Переношу сюда запись с прошлого месяца, поэтому на несовпадение дат не смотрите
Надо бы в очередной раз окучить картошку, но сегодня Троица – работать нельзя. А на завтра, Духов день, более конкретные примета и предписание – нельзя землю ковырять. Поэтому, картошка пока стоит.
О примете не ковырять землю в Духов день я услышал в ораниенбаумский электричке в 1998 году, когда ехал на практику в Старый Петергоф. Практика была по почвоведению, то есть состояла из непрерывного копания разрезов.
Говорят, что в советское время ЛГУ был настолько богат, что нанимал рабочих на рытьё почвенных разрезов. Те времена я уже не застал, студенты копали сами. Поэтому, на вес золота ценились мальчики. На курсе перед нами на 20 студентов отделения было 2 мальчика, причем один из них сын завкафедрой, а второй сектант. А на нашем курсе уже было пятеро.
Пятерых удалось набрать благодаря самоотверженной деятельности агентов и всяких агитаторов. Например, моего товарища по кафедре, с которым мы вместе поступили, нынешний завкафедрой почвоведения Русаков умудрился переманить на почвенное отделение с биологического, куда тот поступал целенаправленно на… генетику! Причем, уровень подготовки и мотивации у него соответствовал кафедре генетики, которая тогда была самой престижной, как и сейчас. Да, он проклинает Русакова до сих пор, но пропаганда великое дело. “Чего ты там будешь с этими дрозофилами ковыряться? Ты что, не мужик, что ли? А тут поле, романтика!”.
С лопатой в руках, на штык которой был, по правилам хорошего тона, надет школьный мешок из-под сменки с завязками, я ехал в ораниенбаумской электричке. Было 8 июня 1998 года. Это был понедельник, второй день Троицы, которая в том году пришлась на 7 июня. А практика, то есть копание разрезов, проводилась все 3 недели в Старом Петергофе – на Троицкой горе. Три недели мы должны были копать Троицкую гору – она довольно большая, так называется не только сама гора, но и прилегающая местность.
Итак, в Духов день, на второй день Троицы, когда нельзя ковырять землю – это примета к покойнику, я расчехлил лопату и начал копать ямы на Троицкой горе. На первом разрезе, почти на поверхности, в дерновом горизонте, мы нашли николаевские полкопейки. Место это древнее, не так много в Петергофе гор – да и нет их там, откровенно говоря, кроме спускающихся к заливу террас – а на горах всегда ставили что-то значительное, вспомните хотя бы Митридат в Керчи.
На третью неделю практики я стал психовать. Тут наложилось и личное – как раз в это время к нравившейся мне девушке подбирался ухажёр, который потом станет её мужем и отцом пятерых детей; находившаяся же в нашей бригаде из трёх человек Алёна находилась там вместе с сожителем Димой, а я был третий лишний. На очередном разрезе, при копке которого присутствовала преподаватель Галина Михайловна, я отбросил лопату, вылез из разреза и молча сел спиной ко всем.
Галина Михайловна была возрастом за пятьдесят, никогда не была замужем, но количество бывших в её жизни мужчин можно было без преувеличения исчислять сотнями, если не тысячами. Обычно таким женщинам, активным и наглым, я резко не нравлюсь, поскольку у меня моногамность на лбу написана. Но, Галине Михайловне я почему-то нравился. Когда через три года, выйдя с доклада на защите магистерской, я слушал под дверью перебранку между своими сторонниками и противниками, Галина Михайловна стояла за меня горой. И тогда, на Троицкой горе, она взяла отброшенную мной лопату и полезла докапывать разрез сама.
В тот год, да и после, никто вокруг не умер. Да, то лето было в личном плане довольно трагическим, следующая весна тяжела – пожар, но вот напрямую примета не сработала. Хотя, это может быть просто везением. Поэтому, повторять не советую.