В десятом у нас была классной математичка Валентина Сергеевна Болмосова. Вела она у меня математику уже шестой год, и всё больше мне не нравилась – как-то насмешливо на меня смотрела. В шестом классе хвалила за способности к вычислениям в уме. В седьмом я пропустил начало алгебры, а поскольку сидел на задней парте со зрением 0,1-0,2, с доски ничего не видел. По учебнику разобраться не смог, и в четверти выходило два. Болмосова оставила меня после уроков и села рядом.
– Андрей, что тебе непонятно?
– Многочлены, – ответил я и практически зарыдал.
– Успокойся, – сказала Болмосова и за пять минут объяснила мне, как это можно умножать и складывать буквы. Четвертную исправили на три, а дальше всё вернулось в свое пятерочное русло.
Однако, насмешливый взгляд Валентины Сергеевны меня смущал. Окончательно она меня разозлила, когда в начале десятого класса я случайно задел достоинство химички, которая потребовала моего исключения из школы. Болмосова пришла к химичке за меня заступаться, они беседовали на перемене у доски, и я слышал некоторые аргументы математички:
– А он, скорее, меланхолик…
Что?! Кто!? Я – меланхолик? Еще с четвертого класса, когда руководительницей у нас была увлекающаяся психологией историчка, мы знали, что все меланхолики – лохи, самый худший тип. Нормальные пацаны все сангвиники. Слегка похуже флегматики. Холерики, конечно, психи. А меланхолики самый отстой. И вот тебя берут и туда записывают.
Хотя перед химичкой Болмосова меня отстояла, меланхолика я ей не забыл и теперь посматривал зло. Наступило 23 февраля, тогда еще будний день, когда поздравляли мальчиков и дарили подарки. Каждому мальчику классная организовала индивидуальный подарок, не похожий на остальные, и обьявила:
– Все подарки – со смыслом!
И хитро посмотрела на меня.
Мой подарок был, и прямо, не похож на другие – у всех были какие-то предметы типа игрушек или полезных мелочей, а у меня – книга. С толстыми страницами из картона, яркими иллюстрациями, для младшего школьного возраста. На каждой странице было по абзацу, а содержала книга короткий рассказ о лосе.
Сюжет заключался в том, что лось, который был очень добрым, и это несколько раз подчёркивалось в тексте, не мог отказать просителям пожить у него на рогах. Различные мелкие зверушки пользовались лосем, как домом, сидя и ездя у него на рогах, а также выводя там потомство. Лось это всё терпел, число зверушек росло, и размеры их увеличивались. Ближе к кульминации на рога к лосю устроился жить сам медведь, и лось не отказал.
Не отказал, но раздался хруст, и рога отвалились, вместе со всеми обитателями. А лось сказал:
– Извините, я и забыл, сегодня тот день, когда все лоси раз в году сбрасывают рога.
Тогда я только пфыкнул от подарка математички. “Со смыслом”, блин. На что это вы намекаете? Мало того, что меланхолик, так еще и лось? Ну хорошо, хоть добрый. Наверное, я добрый. Рога вот как-то не очень по-пацански…
Мы всё же в детстве видим себя такими, как хотим видеть, похожими на любимых героев кинофильмов, что ли. А взрослые, кто поумнее (таких очень мало), всё-таки видят нас, как есть.
Да, идёшь по жизни, как по лесу, и не можешь отказать. Ну как откажешь, это же зверушка, тварь божья. А они всё крупнее и крупнее. “Он же держит? Давай, грузи ещё!”. Ну а потом, рано или поздно, хрусть.
И что-то этот хрусть стал происходить у меня всё чаще и чаще.