Автор: a.lunev

Дмитрий Донской с приближенными, вечером перед Куликовской битвой, объезжает завтрашние позиции полков. Распоряжается, какой полк где будет стоять, и кто им будет командовать. Воевода Боброк-Волынский всё больше недоумевает: полки уже распределены, а ему ничего не досталось. Дмитрий Донской отпускает всех: мол, господа офицеры, разойдитесь; а вас, Боброк-Волынский, я попрошу остаться.
Наутро все построились, начинается битва. Дмитрий Донской отдаёт свои княжеские доспехи боярину Бренку, а сам инкогнито уходит в другой полк. Выезжают биться Пересвет с Челубеем. Поскольку Пересвет – монах, и ряса у него до земли, на лошади он сидит боком. Это ему и помогает: проткнутый насквозь Челубей падает на месте, а раненого по касательной Пересвета конь уносит в сторону. В овраге конь стукает копытом, чтобы забил родник, из которого смертельно раненый Пересвет может напиться. Родник с тех пор так и называется: Пересветов родник.
Полки сходятся, у войск Мамая численный перевес. Хорошо работают генуэзская пехота и татарские лучники. Конница Мамая заходит с фланга и сминает один из боковых полков.
Тем временем в роще неподалёку сидит засадный полк вместе с Боброком-Волынским и приданым ему князем Владимиром Андреевичем, впоследствии Хоробрым. На высоком дереве у них посажен наблюдатель, который докладывает обстановку.
Владимир Андреевич, молодой и горячий, остро реагирует на сообщения.
– Полк левой руки разбили, – докладывает наблюдатель.
– Боброк, поехали, – говорит Владимир Андреевич.
– Ещё не время, – отвечает Боброк.
– Полк правой руки разбили, – сообщают с дерева.
– Боброк, чего стоим? – спрашивает Владимир Андреевич.
– Пока рано, – отвечает Боборок.
– Князей Белосельских-Белозерских поубивали, – докладывают сверху.
Владимир Андреевич бесится:
– Боброк!
– Охолони, княже.
Наблюдатель сообщает:
– Большой полк разбили.
Владимир Андреевич дёргается, начинается тик. Это передаётся его коню, тот храпит, мотает головой и порывается прыгать.
Боброк задумчиво молчит, сидя в седле.
– Всех, кто остался, загоняют в реку, – грустно говорит наблюдатель. Мосты через реку Дмитрий Донской вчера предусмотрительно приказал разобрать.
Мамай встаёт с табуретки у шатра, вытирает пот.
– Барлыгы, – говорит он, – азак.
Разворачивается и идёт в шатёр пить чай.
Владимир Андреевич смотрит в землю, покорившись судьбе.
– Ну ладно, поехали, – произносит Боброк.
Они выезжают вместе с полком из дубравы, и наперегонки едут в сторону татар, которые топят остатки войска Дмитрия Донского в прохладной сентябрьской реке.
Татары заняты к ним спиной, и не сразу понимают, что происходит. Владимир Андреевич в одиночку зарубил десять человек, за что получил никнэйм Хоробрый, что означает смелый. Боброк тоже не отставал, но у него уже был никнэйм – Волынский.
Увидев это всё, сидевшие в реке перешли в контратаку. Татары, не видя Мамая, который продолжал пить в шатре чай, впали в панику и побежали. На свежих лошадях полк Боброка гнал их до реки Красная Меча, а это сто тридцать километров. Мамай убежал в нынешнюю Феодосию, где вскоре его зарезали кредиторы.
Шедший на помощь Мамаю литовец Ягайло, узнав обстановку, радостно развернулся обратно в Вильнюс.

Продолжение. Начало в Часть 1, Часть 2, Часть 3

Сбор дикорастущих грибов и ягод я представлял, как нечто организованное. Растянулись в цепь и пошли прочёсывать лес. Не только я это представлял, как выяснилось.

Но всё оказалось не так.

Утром среди нас нашли плотника, который приехал с сыном, и поручили им сколачивать туалет. Он же, плотник, потом сколотил мостки, уходящие в озеро. Это было, скорее, затопленное русло реки Вола, а Верхнее Волозеро на пару метров подпёрто плотиной. Из затопленного русла торчали остатки деревьев. Вода была очень холодная.

Комендант лагеря Андрей, похожий на комсомольца из советских фильмов, располагался в палатке с двумя охранниками. У охранников были ружья. Один, с усами и в охотничьем костюме, заставлял вспомнить фильм “Красная шапочка” с Яной Поплавской. Другой, Владимир, напоминал Анатолия Папанова. Он приехал на своих жигулях “шестёрке” с прицепом. В свободное время Владимир чистил грибы и засаливал их в пластиковых вёдрах, которые у него в изобилии водились в прицепе.

У Андрея в палатке можно был получить компас, резиновые сапоги и пару красных пластиковых вёдер – под грибы.

Завтрака не было, потому что, как выяснилось, в лагере совсем не было еды. Три дня, которые прошли до завоза продуктов и установки армейской полевой кухни, я ел растущие вокруг лагеря ягоды – вплоть до водяники Impetrum nigrum, которую так недавно проходили по ботанике. Когда на второй день Лёха Пупшев угостил меня оставшимся у него с Питера бутербродом с мясом, это было ярчайшее ощущение, к тому же мяса я не ел с весны.

На третий день централизованно сварили суп из сыроежек – вокруг росли в основном они. Мужики зло поглядывали на женщину лет пятидесяти, которая руководила сооружением супа:

– Слышьте… это она сказала, что сыроежки нахуй чистить!

Общественность была недовольна нечищеными сыроежками в супе.

Мои планы на сбор ягод провалились.

– Ягоды вы собирать не будете. В этом году большой урожай в Чувашии, закупаем там.

С грибами ситуация тоже усложнилась:

– Белые, подосиновики и подберёзовики – шляпка не более трёх сантиметров. Также несите лисички. Остального не надо.

Поскольку люди не могли по привычке не брать грибы со шляпкой и четыре, и пять, и шесть сантиметров, охранник Владимир не вставал из-за стола, чистя забракованные по размеру грибы и складывая их в вёдра.

А по организации сбора всё было просто:

– Идите куда хотите, где найдёте грибы, там и собирайте.

И я начал ходить, держась Лёхи Пупшева. Он знал грибы – показывал мне, где подосиновик, где подберёзовик. Первые дни показали, что набрать грибов на 300 рублей в день не реально. В лагере было три-четыре опытных грибника-одиночки, которые уходили далеко и приносили много, на 300 рублей в день наверняка. Была компания белорусов, которые уходили далеко, и возвращались с палками, на которых висели вёдра с грибами – эти палки они несли, как носилки. За всё время пребывания в лагере я так и не нашёл места, где они брали столько белых.

Со временем я отделился от Лёхи, стал ходить один с двумя вёдрами, которые связывал ремнём и перекидывал через плечо – так было удобнее. Два ведра получалось собрать до обеда и два – после обеда. Эти четыре ведра уже приближались к 300 рублям в день, но я помнил, что по контракту 50 рублей в день вычитается за питание, а грибы я начал приносить уже после десятого дня контракта…

Один раз я чуть не потерял нож – это было страшно, грибы без него собирать нельзя, а своего ножа бы мне никто не дал. Много раз я обходил поляну с подберёзовиками, где обронил нож, и нашёл его. В другой раз я потерял в палатке очки. Это тоже было страшно, потому что без очков я вижу ровно вдвое меньше грибов, чем в очках – проверено многократными экспериментами. Очки помог мне найти Лёха Пупшев…

Когда в лагерь привезли полевую кухню, появилась и новая участница проекта – говорили, что это повариха. Звали её Ксения. Она была беременной на последних сроках, ходила в тельняшке, и по происхождению, как сама говорила, была цыганкой. Ходили слухи, что у неё уже трое детей, и её молодой человек не хочет работать. Но больше меня удивило, когда уже после определённого времени в лагере она сказала про охранника Владимира, улыбаясь:

– Мы с Володей жили… под одной крышей… и немало.

Несмотря на беременность, Ксения была активна в плане взаимодействия с мужчинами, некоторые стали похваляться успехами. Однажды она оказалась на соседней со мной Лёхиной кровати – сам Лёха, по слухам, завёл роман с младшей из сестёр Кудля, и иногда отсутствовал. Увидев, что я проснулся, Ксения улыбнулась, издала какой-то мурлыкающий звук и перекатилась на мою кровать. Я отстранился и посмотрел непонимающе. Она пыталась ещё что-то мурлыкать, потом нахмурилась и перекатилась обратно.

Продолжение следует

В заметке о сидератах мы уже касались темы кормовых единиц – эквивалента одного килограмма хорошего овса.
Для сельскохозяйственных животных есть нормы – сколько кормовых единиц нужно для поддержания жизни животного, сколько при тяжёлой работе или доении.
Дальше либо верьте мне на слово, либо гуглите эти цифры самостоятельно.
Некрупной корове надо в день 3 кормовых единицы для поддержания жизни. Если корову доят, то на каждый литр молока нужно ещё половину кормовой единицы. Итого деревенская дойная корова ест около 10 кормовых единиц в сутки.

Как говорил мой тесть, выросший в деревне сын ветеринара, – на лошадь заготавливают ровно втрое больше сена, чем на корову. То есть, рабочая лошадь ест втрое больше коровы. Сейчас, когда я гуглю подтверждение этому, что-то не сходится – для лошадей дают 10 кормовых единиц. Я больше верю тестю, но хорошо – примем эту минимальную цифру в 10 кормовых единиц, как рацион лошади.

Рацион человека, для сравнения – это 1 кормовая единица в сутки. Для поддержания жизни и не слишком тяжёлого труда, типа интеллектуального.

Не большим знатокам сельского хозяйства, которые считают, что лошадь щиплет траву и этим живёт – напишу, что это не так. Лошадь теоретически может выжить на траве и на сене, но их надо потреблять столько, что всё время лошади будет занято едой, а работать будет некогда. Лошадь, которая хоть как-то работает, кормят овсом. Кормили, по крайней мере, 100 лет назад – сейчас дают комбикорм, но его основа отнюдь не сено и не трава.

В наши дни лошади не являются значимыми сельскохозяйственными животными. На тысячу граждан приходится не более одной лошади, которую используют где-нибудь в конно-спортивном клубе или на мямокомбинате. Исчезни все лошади вокруг нас – опечалились бы только немногочисленные любители верховой езды и вяленой конины.

Совсем иная ситуация была сто с небольшим лет назад, в Российской Империи. На трёх подданых царя приходилась в среднем одна лошадь. Это были лошади военные, почтовые, запряжённые в барские тройки и одноколки, лошади грузовые – вопреки картине Репина, основными бурлаками были всё же лошади, – и, конечно, лошади крестьянских хозяйств нашей аграрой страны.

Теперь смотрите. Лошадь ест 10 кормовых единиц в сутки против одной единицы у человека. На 180 миллионов подданых приходится 60 миллионов лошадей.
Подданые съедают в день 180 тыс. тонн условного овса, а лошади – 600 тыс. тонн. Проходит 100 лет, подданых 140 миллионов, они съедают 140 тыс. тонн условного овса, а лошади – так мало, что можно принебречь.

Куда пошёл тот овёс, который освободился после исчезновения лошадей? Да никуда, его просто перестали выращивать. А земли забросили. Если учесть разницу в урожайности зерновых 100 лет назад и сейчас – а это в разы, – отношение заброшенных земель к оставшимся в обороте составляет по России в среднем 10:1.

В 90-х годах профессор Б.Ф.Апарин, читая нам курс почвоведения, сообщил: при Екатерине II площадь пахотных земель на территории нынешней Леобласти была больше, чем в 1989 году – на пике советского сельского хозяйства. После 1990 года пошёл упадок в разы, и тенденция к сокращению обрабатываемых площадей не меняется до сих пор. А при Николае II ведь площади были куда больше, чем при Екатерине. Отношение заброшенных земель к оставшимся как 10:1, по моему мнению, на самом деле больше.

Как говорил писатель Виктор Астафьев, “То, что было Россией, называется теперь Нечерноземьем, а остатки моего народа убежали в города и превратились в шпану”.

Также, надо понимать, что все разговоры на тему “планета не сможет прокормить такое количество людей” – это пиздёж. Планета может прокормить в 10 раз больше людей, чем сейчас есть, при использовании только экстенсивных технологий. Для этого, правда, многим придётся взять в руки лопату вместо сраного айфона. Но она, лопата, по ним давно плачет.

Оказавшись в этом проекте, я подписывал бумагу, что не буду разглашать личные данные тех, с кем работаю. Поэтому, раствор не совсем Москвичёва, но эта фамилия у него и была бы, если бы не раскулачивание в 30-х годах; по крайней мере, я так понял. Многие тогда меняли фамилии, к примеру, почти все Щербовичи-Вечоры стали либо просто Щербовичами, либо просто Вечорами. Современные граждане этого не понимают, как правило.

Будущий академик Москвичёв был человеком амбициозным, и в то же время чувствительным; был не чужд похвальбы и эпатажа. Впервые я увидел его на конференции в СПбГАУ, и прослушал всё выступление с открытым ртом. Москвичёв разительно отличался от привычных нам учёных: он докладывал громко, резко, с вызовом – подбородок вперёд, презрение во взгляде, да и сами докладываемые данные были из ряда вон. Выступление производило фурор.

– И вот такой человек, – повернулась ко мне руководительница, Татьяна Александровна Банкина, – будет у вас вести занятия!

Москвичёв заявил читать на нашей кафедре элективный курс про органическое вещество почв, и я туда записался. На первом занятии я не понял, почему Москвичёв с трудом сдерживает ярость – это было видно. А дело было в том, что на его элективный курс записалось только два человека, а пришёл один я. Мы действительно сидели один на один в кабинете руководительницы, и Москвичёв вынужден был читать мне лекцию. Его самолюбие было уязвлено – он хотел хотя бы небольшой, но аудитории. Однако я вёл себя так смущённо и уважительно, что постепенно лектор смягчился.

На следующее занятие пришёл и второй слушатель, и тут Москвичёв совсем подобрел – позвал нас пить пиво на соседнюю кафедру ихтиологии и гидробиологии. Пили мы вчетвером – на ихтиологии тогда работал известный специалист по рыбам Сергей Анацкий, рано умерший. Он напоминал молодого Эйнштейна, и травил бесконечные истории, в том числе из заграничных путешествий. Много лет спустя я прочитал на форуме ПКР, что Анацкий участвовал в рейдах по борьбе с браконьерами, боролся с сетями и т.п. Он бы, конечно, расстроился, узнав, что пьёт с будущим браконьером и убежденным сеточником.

Москвичёв, видя во мне благодарного слушателя, признающего его безусловный авторитет, старался подерживать свою репутацию почти волшебника, и всё время подбрасывал новые интересные мысли, о которых не услышишь от стандартных учёных. Именно от него я услышал, что Вавилов вполне правильно был репрессирован, и коллекция семян “нахрен никому не нужна”.

Когда у будущей жены стал вопрос о выборе руководителя в аспирантуре, я без колебаний посоветовал Москвичёва. Мы втроём встретились у метро “Невский проспект”, обсудили будущую тему диссертации и разошлись с большим оптимизмом. Москвичёв упомянул, что назревает крупный проект с иностранными инвесторами, платят там европейские зарплаты, и курирует это генерал ФСБ, с которым Москвичёв постоянно созванивается.

Когда я приехал после эпопеи с грибами на Верхнем Волозере, совсем без денег, то набрал домашний номер Москвичёва и не постеснялся спросить:

– Я не нужен вам для работы?

И ему пришлось меня взять. Генерал ФСБ оказался полковником, зарплаты совсем не европейские, но всё же российская зарплата, выплачиваемая просто за чтение книг (а поначалу так и было – моя работа состояла в чтении книг, которые давал Москвичёв), была очень кстати.

Вообще, в моей жизни есть всего человека три-четыре, без которых жизнь совершенно не заладилась бы. И один из них – академик Москвичёв.

Проект заключался в разработке лекарства против рака. Москвичёв предложил лечить онкологию меланиноподобными, то есть тёмноокрашенными, веществами, основываясь на их протекторных и некоторых других свойствах. Добывать меланины он решил из тёмноокрашенных грибов. Я думаю, Москвичёв сам в это верил. Объяснял он очень складно и умел убеждать.

В проект набралась команда: отдельная девушка-миколог выращивала грибы на питательной среде, я забирал эти грибы, отмывал от питательного раствора, заливал щелочным раствором на неделю, а потом фильтровал и получал тёмноокрашенную вытяжку с меланинами.

Раствор, которым заливались грибы, был особенным. Те, кто изучают химию почв, делают вытяжку из почвы с помощью раствора гидроксида натрия или калия. Затем добавляют концентрированной серной кислоты, и в осадок выпадают тёмные гуминовые кислоты.

Москвичёв усовершенствовал раствор щелочи. Исходя из свойств гуминовых молекул, которые он полагал подобными меланиновым, для более насыщенной вытяжки Москвичёв добавил к щелочи ещё мочевину и трилон Б. Он достаточно понятно и теоретически безупречно объяснял, почему мочевина и трилон Б увеличивают степень экстракции маланиноподобных молекул из грибов.

Моей задачей было сравнить, какие грибы и на какой питательной среде дают больше меланина. Меланин определяли по углероду, методом Тюрина, анализируя вытяжку упомянутым щелочным растовором. Термин “раствор Москвичёва” придумал я, и он прижился в команде. Это было подхалимство, но Москвичёва мы действительно любили.

Работа шла несколько месяцев. Деньги платили очень хорошие, это была основа моего существования, хотя я работал ещё на двух работах. Каждую среду я забирал у девушки-миколога грибы, делал из них вытяжку, и определял углерод по Тюрину. Фотоэлектроколориметр был со стрелочным указателем, что гораздо лучше, по-моему, чем цифровой.

Как-то раз, сводя в таблицы цифры значений содержания углерода в образцах, я накрылся наконец догадкой, пока ещё не ужасной, но интересной. Мы вытягиваем углерод раствором Москвичёва, но в этом растворе ведь содержится и мочевина… и трилон Б с большой молярной массой, а нормальная концентрация трилона Б в растворе всего лишь вдвое ниже нормальной концентрации гидроксида калия. То есть, в растворе немало углерода. Так может, стоит сделать поправку?

Дальнейшие вычисления преподнесли большой сюрприз. Несколько раз я пересчитывал, но сомнений не было: после прохождения через грибы концентрация углерода падала в четыре раза. То есть, раствор Мосвичёва содержал в четыре раза больше углерода, чем вытяжка, сделанная из грибов этим раствором.

На очередном чаепитии я скромно упомянул о своём открытии. Москвичёв нахмурился и перевёл разговор на другую тему. Посматривать на меня он стал недобро.
Тут как раз подоспела моя свадьба. Мне говорили, что Москвичёв любит гулять на свадьбах, тем более моя будущая жена была его аспиранткой. Но, мы скромно расписались без торжества, укатив в свадебное путешествие в Воронеж и Москву. В Москве у жены должен был состояться доклад на конференции, по совместной с Москвичёвым работе. Но, поселившись в главном корпусе МГУ, мы забили на конференцию и просто гуляли по Москве.

После этого вояжа я заявился в лабораторию. В проёме двери стоял Москвичёв.
– У нас происходит сокращение группы, – сказал он.
– Да, – сказал я, – и кого сокращают?
– Вас.
С глупой улыбкой я покивал головой.
– И вам будет выплачено за этот месяц, а также выходное пособие за следующий, – добавил Москвичёв.
Он всегда делал, что обещал. Выходного пособия мне хватило, чтобы выучиться в автошколе и сдать на права, и чтобы выучиться на частного охранника и получить лицензию.
Я решил, что никогда больше не буду работать в науке.
С Москвичёвым мы виделись потом пару раз, потому что жена продолжала учиться и защитила у него диссертацию. Думаю, я был ему неприятен. К тому же, его дочь бросил муж, такой же как я долговязый студент без определённых представлений о будущем.

Команда по разработке лекарства продолжала работать после меня много лет, тяня из грибов меланины раствором Москвичёва. Инвесторы платили. Лет через пять я читал ветку на форуме фармацевтов, где сын полковника ФСБ пытался рекламировать тот самый препарат. Зря он это делал, выглядел в дискуссии очень глупо. Дочь полковника ФСБ поступила на факультет, где преподавал Москвичёв. Читал я и гуманитарные экзерсисы самого полковника, они просочились в сеть. Это было нечто вроде докладов о будущем России. Мне ужасно от того, что у них в головах.
После этого я работал много где – охранником, строителем, агрономом, менеджером. И никогда не жалел, что не стал работать в науке.

Сидератами называют культурные растения, зелёную массу которых закапывают (запахивают) в землю в качестве удобрения. При этом, не дожидаясь созревания плодов и семян. Здесь есть некоторый след логики: свежая зелёная масса содержит органическое вещество, источник гумуса. Также, зелёная масса содержит минеральные элементы – а ими, по Либиху, питаются растения. Остаётся неясным, зачем намеренно тратить время и ресурсы на выращивание растений, которые потом будут уничтожены ради производства аналогичных растений. Зачем и кому это, в частности, надо. На этот вопрос мы в данной заметке ответим.

Как уже было выше сказано, использование сидератов преследует 2 основные цели:
1) Улучшить качество почвы засчёт увеличения содержания гумуса, который обуславливает хорошие физические свойства почвы и её буферность, а также увеличения содержания в почве элементов минерального питания;
2) Увеличить урожайность последующей культуры.

Учёные, изучающие сидераты (а такие учёные есть, чёрт побери: и бакалаврская, и магистерская мои работы посвящены сидератам), рекомендуют их использование, в основном, для небогатых почв. Небогатыми у нас являются почвы обширной Нечернозёмной зоны. Особенно небогаты песчаные почвы – процессы в них происходят быстрее, они легко промываются, из них выносятся элементы питания и органика.

Если вы не знали, то можете легко найти, что такое кормовая единица. Это эквивалент 1 килограмма хорошего овса. Любой растительный корм можно пересчитать на кормовые единицы. Например, 1 кг сена эквивалентен по кормовой ценности 0,15 кг овса – значит, в 1 кг сена содержится 0,15 кормовой единицы.

Далее коротэнько, тезисно.

1) В 1 кг зелёной массы сидератов содержится в среднем 0,18 кг кормовых единиц.
2) Урожайность зелёной массы сидератов в Нечернозёмной зоне в среднем 300 ц/га, или 5400 кормовых единиц с гектара.
3) Средняя прибавка урожая следующей за сидератами культуры составляет в среднем 10%. При урожайности зерновых в Нечернозёмной зоне 20 ц/га, прибавка составляет 2 ц/га, или 200 кормовых единиц.
4) Коэффициент гумификации зелёной массы сидератов составляет 0,01, то есть из 1 кг зелёной массы получается 10 г гумуса, или 300 кг на гектар.
5) Содержание гумуса в пахотном слое дерново-подзолистых почв составляет от 1% до 4%, масса его в пахотном слое (20 см) – от 30 до 120 тонн на гектар.
6) Таким образом, прибавка содержания гумуса в почве после внесения сидератов составляет 300 кг на гектар – при общей массе 20-сантиметрового пахотного горизонта на гектаре в 3000 тонн. Чтобы повысить таким образом содержание гумуса в почве на 1% (т.е. на 30 тонн на гектаре), необходимо 100 лет – по 300 кг в год.
7) В итоге, безвозвратно запахивая в землю 5400 кормовых единиц, мы получаем следующий результат: 200 кормовых единиц в качестве прибавки урожая и 0,01% содержания гумуса.

Я думаю, точнее уверен, что этот результат отрицательный. Да не просто отрицательный, а катастрофически. Почему же мы периодически слышим о пользе сидератов, призывы к их применению? А для этого при Сталине было хорошее слово: ВРЕДИТЕЛЬСТВО.

В начале заметки я обещал ответить на вопрос, кому это надо.
Так вот, вредителям это и надо.

Поезд тронулся. Плотная женщина из офиса, проходя по вагону, бросила:

– Сейчас поесть принесу.

Смотря ей вслед, мы начали обсуждать – ослышались, мол, или нет. На еду пока и не заработали. Почти у всех еды в дорогу было нормально, мои рулеты с маком выглядели скромно.

Действительно, вскоре она разнесла всем по прозрачному контейнеру с дорожным перекусом длительного хранения – там были упакованные мизерная булочка, нарезка колбасы, масло, джем и что-то ещё. Но, общий вес этой еды был для меня слишком мал, и в ход пошли рулеты.

Ехавший рядом Алексей Пупшев имел большой запас мясных деликатесов, и догонялся ими.

Лёха работал продавцом, получал две тысячи рублей в месяц – та самая пресловутая “сотка в день”, которая являлась некоторым эталоном и целью для работников небольшой квалификации. Жил с родителями, был неженат, чувствовал себя довольным. В грибы он попал, в очередной раз меняя работу и не дождавшись предложения, которое под него вызревало.

Дядька Шапошников докопался до гитары сестёр Кудля:

– А вы знаете, что это моя гитара? – и начал плести историю инструмента.

Старшая Кудля, Аня, опровергла его рассказ так уверенно, что Шапошников существенно потерял авторитет, обеспечиваемый ему возрастом.
Также у Шапошникова возникло непонимание с белокурым ковбоем из Всеволожска, который попросил поменяться местами. Шапошников не сразу пошёл навстречу, чем вызвал неодобрение.

Поезд постоял немного в Лодейном Поле, под вечер показался Петрозаводск. Первое моё впечатление от спускающегося к озеру города – он похож Ялту. Её я видел один раз проездом, и она тоже спускалась к морю.

На станцию Медвежья Гора поезд прибыл уже в темноте.

В офисе на Пестеля нам что-то говорили про автобусы, которые заберут нас на станции.

У тентованного ГАЗ-66 стоял улыбающийся водитель:

– Ну что, мужики, десантируйтесь в кузов!

По толпе прошло лёгкое роптание, вызванное таким типом автобуса, после чего начали нехотя залезать на борт. Я поотстал, чтобы сесть ближе к заднему борту.

– Уже наебали, – громко констатировал кто-то.

Женщин, тем не менее, забрал микроавтобус “Соболь”.

Ехать на продольных скамейках в ГАЗ-66 было привычно – мы ездили так на военной кафедре, и на сборах на Лужский полигон. Общее состояние коллектива было, всё же, недовольным.

– Глушак сечёт, – объявил кто-то.

– Охуенно сечёт, – отозвались водители, которых в кузове было немало.

Проехали Пиндуши, а потом Повенец – блеснул Беломорканал. В Новой Габсельге машина свернула на грунтовку. Местность была слегка пересечённая.

– Так вот она какая, Медвежья Гора, – протянул кто-то.

Его особо нервный сосед запаниковал:

– А вы заметили, что везут всё время в гору! В гору и в гору!

Я подумал про себя, что это глупость, абсолютные высоты в Карелии маленькие и ни в какую гору нас завезти не могут.

После минут сорока тряски по ухабам мы выехали на поляну с армейскими палатками. Каждая человек на двадцать пять. В палатках стояли железные кровати, прямо на земле.

– Ну, мужики, распределяйтесь по палаткам.

Рядом слышался шум воды, это была плотина на реке. Основательная плотина, с небольшим кирпичным зданием на ней – наверное, была ГЭС.

Устраиваясь на своей кровати с солдатским одеялом, я услышал бормотание соседа:

– Штанишки вторые на ночь одеть…

Было пятое августа, я приехал во фланелевой рубашке. Вроде было не холодно. Но я почему-то одел вторые штаны – сосед производил впечатление опытного. И он не ошибся – ночью было около нуля.

Шумящая река называлась Вола.

Продолжение следует