Эффект Боброка-Волынского

Дмитрий Донской с приближенными, вечером перед Куликовской битвой, объезжает завтрашние позиции полков. Распоряжается, какой полк где будет стоять, и кто им будет командовать. Воевода Боброк-Волынский всё больше недоумевает: полки уже распределены, а ему ничего не досталось. Дмитрий Донской отпускает всех: мол, господа офицеры, разойдитесь; а вас, Боброк-Волынский, я попрошу остаться.
Наутро все построились, начинается битва. Дмитрий Донской отдаёт свои княжеские доспехи боярину Бренку, а сам инкогнито уходит в другой полк. Выезжают биться Пересвет с Челубеем. Поскольку Пересвет — монах, и ряса у него до земли, на лошади он сидит боком. Это ему и помогает: проткнутый насквозь Челубей падает на месте, а раненого по касательной Пересвета конь уносит в сторону. В овраге конь стукает копытом, чтобы забил родник, из которого смертельно раненый Пересвет может напиться. Родник с тех пор так и называется: Пересветов родник.
Полки сходятся, у войск Мамая численный перевес. Хорошо работают генуэзская пехота и татарские лучники. Конница Мамая заходит с фланга и сминает один из боковых полков.
Тем временем в роще неподалёку сидит засадный полк вместе с Боброком-Волынским и приданым ему князем Владимиром Андреевичем, впоследствии Хоробрым. На высоком дереве у них посажен наблюдатель, который докладывает обстановку.
Владимир Андреевич, молодой и горячий, остро реагирует на сообщения.
— Полк левой руки разбили, — докладывает наблюдатель.
— Боброк, поехали, — говорит Владимир Андреевич.
— Ещё не время, — отвечает Боброк.
— Полк правой руки разбили, — сообщают с дерева.
— Боброк, чего стоим? — спрашивает Владимир Андреевич.
— Пока рано, — отвечает Боборок.
— Князей Белосельских-Белозерских поубивали, — докладывают сверху.
Владимир Андреевич бесится:
— Боброк!
— Охолони, княже.
Наблюдатель сообщает:
— Большой полк разбили.
Владимир Андреевич дёргается, начинается тик. Это передаётся его коню, тот храпит, мотает головой и порывается прыгать.
Боброк задумчиво молчит, сидя в седле.
— Всех, кто остался, загоняют в реку, — грустно говорит наблюдатель. Мосты через реку Дмитрий Донской вчера предусмотрительно приказал разобрать.
Мамай встаёт с табуретки у шатра, вытирает пот.
— Барлыгы, — говорит он, — азак.
Разворачивается и идёт в шатёр пить чай.
Владимир Андреевич смотрит в землю, покорившись судьбе.
— Ну ладно, поехали, — произносит Боброк.
Они выезжают вместе с полком из дубравы, и наперегонки едут в сторону татар, которые топят остатки войска Дмитрия Донского в прохладной сентябрьской реке.
Татары заняты к ним спиной, и не сразу понимают, что происходит. Владимир Андреевич в одиночку зарубил десять человек, за что получил никнэйм Хоробрый, что означает смелый. Боброк тоже не отставал, но у него уже был никнэйм — Волынский.
Увидев это всё, сидевшие в реке перешли в контратаку. Татары, не видя Мамая, который продолжал пить в шатре чай, впали в панику и побежали. На свежих лошадях полк Боброка гнал их до реки Красная Меча, а это сто тридцать километров. Мамай убежал в нынешнюю Феодосию, где вскоре его зарезали кредиторы.
Шедший на помощь Мамаю литовец Ягайло, узнав обстановку, радостно развернулся обратно в Вильнюс.