Владимир Сергеевич 1945 года рождения; как он жив-здоров — я не знаю, потому что утерян контакт; консервативные люди не любят соцсети.
Познакомились мы в офисе компании RBI, когда она была на Шпалерной. Компания сменила охраняющий офис ЧОП, в сентябре 2002 года я попал в этот офис на повышение — с позиции охранника Некрасовского телефонного узла на позицию охранника офиса строительной компании. Впрочем, в конце сентября я стал работать старшим смены из трёх человек.
Главный пост был под лестницей у входа из дворика на Шпалерной, въезд в который закрыт небольшим шлагбаумом. Второй охранник сидел в здании, которое называлось флигелем — тогда оно было на набережной Робеспьера, а сейчас на Воскресенской, и там теперь музей кофе. Раньше это здание полностью было занято RBI. Старший смены ходил с поста на пост, подменяя охранников.
Новые кадры приходили постоянно, пока не укомплектуется штат. В ЧОПе я был старожилом — работал больше полугода, и обучать неосмотревшихся новичков мне нравилось. В одно сентябрьское утро я пришёл, борзый и уверенный в себе, принять смену. Тревожный шёпот опытного охранника Максимова не испугал меня, и я направился по коридору в небольшое фойе, где спиной вполоборота сидел в кресле новый человек.
Подходя, я подивился на широченные и покатые плечи — в кресле сидел человек-гора с лысой головой. Глядя на бритый затылок, я представил лицо Николая Валуева, или ещё хуже. Человек-гора повернулся, и всё оказалось не так — он напоминал Любамируса Лауцявичюса в фильме «Морской Волк». А смотрел он на меня, как на Хемпфри Ван-Вейдена. Хитрое, умное лицо.
С этого момента у нас начался затяжной конфликт. Владимир Сергеевич заранее расписал роли, кем кому быть. А я тоже расписал — для меня он был лох-новичок, и точка. Мы не могли построить общение.
Владимир Сергеевич медленно и веско рассказал, что работал в лиге офицеров (скорее всего это был ЧОП с названием «Лига офицеров запаса», где платили неприлично мало).
— У нас работали все офицеры, — говорил Баташов, явно гордясь тем, что он офицер, — я в ранге подполковника…
Он сказал именно — «в ранге».
У нас в ЧОПе попадались и полковники на должностях охранников. Военная кафедра приучила меня слегка побаиваться полковников, а подполковников — вообще не бояться. Владимир Сергеевич понял, что номинального почитания он не получит (я ещё помнил лекции вольнодумных преподавателей СПбГУ — «Возраст — не заслуга, все старятся. Участие в войне — не заслуга, всех призывали. Звания — не заслуга, они получаются по блату»), смириться с этим не мог, и несколько последующих месяцев мы провели в острой фазе конфликта.
Старших смены было четверо, с графиком сутки через трое. Чтобы заработать долларов двести пятьдесят — триста за месяц, надо было ходить в смены между своими сутками, уже обычным охранником. Между старшим и охранником не было особой дистанции, но Владимир Сергеевич решил её создать. Когда я попал в его смену, он начал формулировать какие-то нелепые, в моём понимании, указания. Помимо их сути, мне категорически не нравился тон Баташова. Указания я последовательно отказывался выполнять.
— Андрей Иванович, я офицер, я два раза не говорю, — пытался пугать Баташов.
Я фыркал и пожимал плечами.
Владимир Сергеевич завёл клочок бумаги, на который что-то старательно записывал. Встав с кресла для похода на обед, он выронил на пол этот клочок, сознательно или нет. Когда подполковник ушёл, я поднял оброненную бумагу и прочитал. Это был перечень указаний, которые он мне давал, и напротив каждого пункта через тире было написано слово «Отказ».
Надо ли говорить, что мы друг на друга жаловались начальству. Начальство у нас было доброе — Скулушкин и его заместитель Попов, артиллерист и морской офицер. Выходцы из армии и флота обычно надёжнее, чем выходцы из МВД. Что про меня рассказывал подполковник, можно только догадываться. Я говорил начальству, что Баташов не вписывается в концепцию охраны офиса компании RBI, ибо своей огромной и яркой фактурой концентрирует внимание на себе, отвлекая сотрудников от строительства и продажи жилья, а клиентов от мыслей о недвижимости.
Баташов стремился получить на меня любой компромат — когда я сделал шуточную запись в журнале приёма-сдачи, это было моментально оформлено рапортом и продублировано по телефону начальству. Владимир Сергеевич сумел нагнать вокруг ситуации такую атмосферу, что моё увольнение казалось неизбежным.
Разбираться в ситуации приехал Попов.
— Дело выеденного яйца не стоит, — сказал он и уехал.
Даже премии не лишил.
Охранники спали в помещении офиса, душевых не было, и по идее после ночи должен был оставаться определённый духан. Баташова это очень волновало, и он освежал воздух в офисе из баллонов, расставляемых уборщицами в туалетах. Причём, выпускал за раз весь баллон освежителя. Мне до крайности не нравилась эта его привычка, по мне уж лучше носки, чем химический освежитель воздуха. Я продолжал неуставно заполнять журналы приёма-сдачи.
На Эрбиай всегда порядок и уют.
Но кто такую атмосферу создают?
Он перед вами — скромен и суров,
Великий старший смены Баташов.
Приходишь в офис, счастлив ты и рад.
Вдыхаешь грудью дивный аромат —
Здесь старший смены, не жалея сил,
Флакон дезодоранта распылил.
Охранник, помни — где бы ни стоял,
Пускай ты ночи напролёт не спал,
Инструкцию в ладонях теребя, —
Найдётся компромат и на тебя.
Со временем Баташов понял, что борьба бесполезна, и стал смягчаться. Вместе с этим у него наметились конфликты с другими охранниками, которые за глаза называли его Офицером. Везде он одерживал победу, пока не появился Василий Коробченко. Последний был артиллеристом, и настоящим подполковником. Дед Василия командовал артиллерией под блокадным Ленинградом. Опасным недостатком Василия было пристрастие к стомиллилитровым флаконам настойки боярышника, но артиллерийская мафия в нашем ЧОПе позволяла некоторые недостатки не замечать. Это касалось, между прочим, и моего баловства — ведь я по военной специальности артиллерист, хотя и не служивший.
Василию быстро надоело противостояние с Баташовым, он подошёл после смены к нему и тихо, страшно сказал:
— Пойдём-ка выйдем.
Огромный, по сравнению с Василием, Баташов смутился и начал что-то бормотать.
Василий повторил предложение.
— Если скандала хотите, — проговорил Владимир Сергеевич, — то…
Стало понятно, что скандала не получится, и Владимир Сергеевич в этом противостоянии сдался. Авторитет его снизился. Однако, снизить авторитет до объективно правильного значения помог другой артиллерист, Пискунов.
Пискунов был не подполковником, а полковником. В молодости он был начальником у нашего начальника. При этом, лишнего гонора у него не было. Он был очень опытный, видел офицера сразу насквозь, и умел задавать вопросы с нажимом.
— В каком вы звании? — строго спросил он Баташова.
— Я служил… капитаном, — ответил Баташов.
Слух о том, что Баташов — капитан, получивший это звание после службы в спортивной роте, которую настоящие вояки не считали и службой, быстро дошёл до всех смен. Охранники в звании майоров и подполковников, некоторые из которых воевали, смотрели теперь на Баташова свысока.
Моё общение с Сергеичем стало с тех пор мягким и дружественным. На сменах мы болтали.
У Сергеича была женщина, вдвое младшая его, хотя и имеющая ребёнка. Жёстких взаимных обязательств у них не было, но она пилила его за интересную привычку. Большую часть заработанных денег Сергеич копил, откладывая на туристическую поездку. Раз в полгода он брал две недели отпуска и улетал в Египет. Надо сказать, что в 2002 году это ещё не было так массово, средняя зарплата ещё не доросла до штуки баксов в месяц, и копить было тяжело. Из Египта Баташов приезжал загорелый среди зимы, и, учитывая бритую голову, это было эффектно.
Как я понял, раньше Сергеич жил и тусовался в Крыму. Особенно он любил Коктебель.
— Когда-то, — мечтательно вспоминал он, — я мог угостить артистов вином…
Он занимался водным поло, отсюда и огромная фигура. В Египте он занимался дайвингом.
Ближе к концу моей работы в офисе RBI, выходной Сергеич как-то позвонил вечером из дома на пост. Мы никогда не видели его употребляющим алкоголь, но тут он звонил сильно выпивши. Он как-то хвалил меня, переходил с темы на тему, потом спросил очень значительно:
— Ты знаешь, кто я?
— Офицер, — не удержался я от ёрничества.
— Нет… кто я, ты знаешь?
— Не знаю.
— Я — член Союза писателей.
Пожалуй, для меня это было авторитетно. Если бы он сразу при знакомстве представился писателем, я признал бы свою роль Хемпфри Ван-Вейдена.
Уволившись в марте 2005 года, я позвонил на пост 30 мая. День рождения у Сергеича был 31 мая, но я попутал и позвонил заранее. Он выслушал мои поздравления, благодарил и даже не журил за плохую примету — звонить заранее. Я таких торопыг вообще баню сразу, верю в приметы. Исполнялось Сергеичу 60 лет.
Году в 2011, в переходе метро, мне показалось, что я увидел его — он прошёл навстречу, огромный, спортивный и немного грустный. Я растерялся и не стал догонять того человека — мне показалось, что он ещё моложе того Сергеича, которого я помнил.
В 2017 году, в Крыму, в Коктебеле, жена сказала:
— Мы купили экскурсию на Кара-Даг у дяди Володи.
Вечером я увидел дядю Володю, который каждый день стоял на набережной Коктебеля и продавал экскурсии. Бритая голова с египетским загаром, широченные покатые плечи, тонкое умное лицо… Но он был моложавее, чем тот Сергеич, которого я помнил. Это был не он. Да, Коктебель. Да, Володя. Да, вылитый он. Но не может же быть, чтобы человек от встречи к встрече молодел…
Сидя в кафе на набережной и поедая ставшую розовой от поджарки барабулю, я вспоминал эти наши годы на RBI, смотрел на дядю Володю, стоявшего со щитами на груди и спине, расписанными рекламой экскурсий, и поворачивающегося к проходящим людям то туда, то сюда. А в голове крутилось «Зеркало для героя», финальная сцена, где герой смотрит на Ивана Бортника с патефоном, стоящего среди танцующих и поворачивающегося то туда, то сюда…
В интернете можно найти его стихи — про Волошинскую тропу, например.
