Метка: сельское хозяйство

В начале 90-х, в 9-м классе, меня впервые спросили, куда буду поступать, и я сходу ответил “в Курский сельскохозяйственный”, то есть в тогдашний СХИ.

Мать, узнав об этом, занервничала, будучи решительно против Курска (она считала достижением свою миграцию оттуда в Ленинград, в отличие от меня), и стала переориентировать меня на СХИ в Пушкине.

Через год, после сотен часов различных психологических обработок и приёмов, выкопав на тогдашнем биолого-почвенном факультете СПбГУ кафедру агрохимии (эта кафедра и сейчас на биофаке, и заведующий тот же, а 30 лет прошло почти), она переориентировала меня туда.

Если СХИ, или сейчас СХА, может подготовить практического агронома, то СПбГУ, как классический университет, готовил, по идее, кадры для науки. То есть, в случае кафедры агрохимии, для аграрной науки.

Что ж, думал я, наука это то, что надо, и гораздо интереснее, чем определять сроки сева и уборки, чем занимается агроном. Главную проблему своей страны я тогда видел в недостатке продовольствия, связанном с отсталым и деградированным сельским хозяйством. Значительная часть продовольствия импортировалась, а значит, не выращивалась. Я думал, что это от отсталости науки: сейчас, в 90-х, переходный период, вот-вот до властей дойдет, и пойдет развитие.

Однако, уже в конце 90-х стало очевидно, что всё не так – т.н. аграрная наука на моих глазах продолжала деградировать. Я винил в этом нефть,которую выгоднее продать и на вырученные деньги купить зерно, чем выращивать, но корень, конечно, был не в этом.

В нулевых при Путине аграрный сектор попёр развиваться – все его компоненты, за исключением аграрной науки, которая, как выяснилось, и компонентом-то аграрного сектора не являлась, не имея никаких точек соприкосновения. Она продолжала деградировать, и если сейчас вы видите какие-то “кафедры”, “сельхозакадемии”, “кандидатов сельхознаук” – это совершенно пустая, картонная клоунская бутафория. Потешить Путина, что у нас якобы есть аграрная наука. Конечно, её нет. И те, кто хотел бы, чтобы аграрная наука реально была, не понимают, для чего она вообще нужна в современном мире.

Всё, что касается почв и питания растений, изучено ещё в XIX веке, и остановилось на Либихе. Про это писал 130 лет назад П.А.Костычев в своём “Почвоведении”: вот, химию мы изучили, дальше-то что? Ну, изучали физиологию и биохимию растений, но это на урожаи особо не влияет. На урожаи влияют минеральные удобрения, со времен Либиха ничего не поменялось и поныне. И вот, конечно, в XX веке аграрная наука начинает переплетаться с генетикой – поначалу под прикрытием увеличения урожаев.

Надо понимать, что растение с супер-пупер генами, за большие гранты разработанное учёными, если под него сыпануть селитры чуть меньше, чем под совковое растение народной селекции XIX века, даст урожай меньше, чем бесплатное ненаукоёмкое растение. Принцип должен быть всем понятен: биомасса растения, то есть урожай, формируется из углерода воздуха, воды, и элементов минерального питания из почвы. Мало элементов – мало урожая. Хоть какие гены, хоть самой лучшей американской селекции. Поэтому, генетика – это не про увеличение урожаев, вообще. И потому Лысенко и относился к генетике скептически – от него требовали урожаев, а генетика на них не влияет. А финансирования требует.

И вот, многие юные студенты, как и я 30 лет назад, думают, что цель аграрных учёных – увеличивать урожаи. А зарубежные инвесторы, которые аграрную науку могут финансировать, смотрят на них, и думают: нет, нам дебилы не нужны. Таких финансировать не будем.

Генетика и селекция сельхозрастений и животных сейчас работает не для того, чтобы увеличить урожаи, а чтобы изменить качество урожая. Изменить таким образом, чтобы люди меньше размножались. И это не что-то такое, что “потом когда-то будет”. Это много лет давно работает.

Ну, а люди там про чайлдфри чего-то обсуждают.

Однажды приснилась прямо песня (запомнил наизусть целый куплет). И записал даже.

Ранее, работая на юге, слышал употребление слова “помидоры” в женском роде, то есть “помидора”.

– Он с поля вышел с помидорой! – предъявлял начальник охраны младшему агроному, который пустил своего друга попастись в нашем помидорном поле.

Поскольку друг тащил не один помидор, а много, я сделал вывод, что “помидора” означает множественное число от “помидор”.

И вот, снится мне сон, как бы камера едет вдоль длинного накрытого стола, и торжественно звучит песня:

Залудив стакан,

Я ещё не пьян,

Но уже расположен к разговору.

На столе всё есть

Закусить-поесть,

Только нет моей любимой помидоры.

Ну, и припев типа “У-уу-уу, помидора”.

Совпадение, или не думаю, что закуска моя любимая к водке была, когда можно было пить – свежие помидоры без соли. На 1 октября обычно устраивали “tomato fest”, когда много помидоров на дозаривании лежит, а работы по огороду уже мало. Водка и помидоры.

Ну это я к чему, кто люди творческие, вполне могут спросонья записывать шедевры свои, как Менделеев таблицу или Кекуле формулу бензола.

Встречал мнение, что колхозы были неэффективны, потому что из них колхозники всё тащили себе. Э, дорогие, колхозники-то тащили, ну а ничего, что и в последние десятилетия большинство сельхозпредприятий работали в минус? Вы этого не видите, потому что поля пашутся, комбайны ездят и зерно отгружается, просто собственники у всего этого хозяйства регулярно меняются – за долги. Плохо то, что при Союзе тащили колхозники, т.е. простые люди, а сейчас тащит менеджмент, т.е. пидарасы. И это явление, когда всё растаскивают, а хозяйство живёт, отнюдь не при Союзе возникло. Вот, например, до революции:

“После смерти старого Кошелева Песоченское имение перешло к его единственному сыну, который постоянно жил в столицах, а сюда наезжал изредка, летом, да и не каждый год, полностью переложив дела на управляющих. Те постоянно менялись, уходили, за два-три года наживая собственные имения и разоряя Песоченское. Один почему-то сводил дубы, другой, наоборот, только дубы и оставлял… Больше прочих урона нанес управляющий-поляк, который не только тащил сам, но и поощрял к тому других. Он завел роскошные оранжереи, а от приказчиков требовал, чтобы те приезжали к нему на паре собственных лошадей с кучером, и если выезд казался ему нехорош, кричал: «Это что за клячи? Вам что, барское добро жалко?!»

Тащить можно было и потому, что, кроме денег, служащие получали жалование еще и натурой — зерном, крупой, маслом и прочим продовольствием — для себя и своего скота.

Неожиданно из Петербурга приехал молодой барин.

Утром он вызвал к себе нашего деда Зосиму, которого любил и выделял из других приказчиков, обошел с ним все имение, а потом долго стоял на балконе башенки и вздыхал. На следующий день приказал всем служащим выдать по месячному окладу и — уехал. Больше его не видели. Позднее выяснилось, что он проиграл свои дома в Москве и Петербурге, наделал долгов, объявил себя банкротом и уехал заграницу, поселившись где-то под Дрезденом. Он даже не потрудился подсчитать свои долги, которые были покрыты продажей одних только хуторов. Само же Песоченское имение пошло с торгов.

Дед наш переехал с хутора в село и ушел на покой. При всеобщем воровстве управляющих денег он не нажил, не было это в его характере, но за долгую службу какие-то небольшие сбережения у него имелись. В прошлом и дед, и бабка были крепостными.”

Заточил сегодня обычную, не мото, косу, и положил за полчаса штук 200-300 борщевиков. Почему-то просится “большевиков”, вот их бы в свое время с такой же продуктивностью. Но, толку: сейчас наступит июль, и постараюсь съездить в бывшие совхозные поля, чтобы показать масштабы борщевизма в современной России. Когда Проханов завывал “Россия зарастает борщевиком”, вы небось смеялись, а проблема-то в 10 раз хуже, чем может передать самый талантливый оратор. Знаю поля борщевика поблизости площадью порядка 100 гектаров. Даже если принять по 2 растения на квадратный метр, только на этом поле 2 миллиона растений (думаю, что 4 миллиона). Я пробовал лить глифосат, наплевав на его канцерогенность: борщевик не погибает от глифосата, либо нужна колоссальная концентрация и дозы, что выливается в совершенно неподъёмные деньги.

Россия перед борщевизмом, похоже, бессильна, как и перед большевизмом. На своем участке раз в неделю я скашиваю молодую поросль, которая везде, а за границы участка успеваю выйти раз в месяц. Сегодня успел как нельзя вовремя: бутоны уже набухли и готовы были распуститься. Если цветы раскрылись бы, всё сложнее. Хотя косил и в капюшоне, сок этот борщевистский пропитал волосы всё равно. Интересно, он действует наподобие миноксидила и чеснока, или от него наоборот, лысеют? Не хотелось бы экспериментировать.

Если наберёте в поиске, в ютубе или яндексе, фразу “Не было мясного животноводства”, то там до сих пор не вымаран меметичный ролик с выступлением Путина в Госдуме. Тогдашний премьер доказывает депутатам, в том числе и бывшим аграриям, что в Советском Союзе не был мясного животноводства.

Это видео мы обсуждали ещё в 2012 году, в компании старых сельхозников. Что мы про него думали, наверное, объяснять не надо. Какой-то дебил, а скорее всего Зубков, навешал Путину лапши, что говядина в СССР бралась от забитых по старости молочных коров. Здесь можно усмотреть попытку замылить и скрыть следы преступления – когда огромные комплексы по откорму КРС, вышедшие на проектную мощность к середине 80-х, в начале 90-х прекратили существование и превратились в руины.

Об этом видео я ещё тогда обмолвился своему дяде, лояльному власти человеку.

– Вот, Путин говорит, что не было мясного животноводства в СССР.

– Ну почему, было, – дядя воспринял это совершенно спокойно, – у нас же деревню переселили в Костерёво в 70-х, когда комбинат по откорму бычков строили. Лес был у Клязьмы огромный, заповедный, всё вырубили. Деревню нашу снесли, хотя на её месте ничего не появилось. Строили, кстати, совместно с немцами. И только этот комбинат заработал, как надо, так пошла разруха и всё накрылось.

Речь тут о ККРС “Владимирский”, о котором можно найти: “Строительство комплекса началось в 1976 году. 22 апреля 1981 года на комплекс была завезена первая партия телят в количестве 520 голов. 23 августа 1982 года первая партия животных в количестве 500 голов живым весом 505 кг была отправлена на мясокомбинат.
В 1984 году комплекс вышел на проектную мощность.”

Вышел на полную мощность к перестройке, и в перестройку и загнулся. Наш сосед по деревне выращивал тогда кроликов. Рыночная цена на их мясо была 4 рубля за килограмм. А тут появились “ножки Буша” по 2 рубля за килограмм, на фоне резкого обнищания населения. “Так у меня бизнес и накрылся”, грустно вспоминает сосед. Крольчатник простоял ещё лет 25, всё больше наклоняясь, и завалился.

Сейчас в России есть мираторговское животноводство, но это такая тема, которую все боятся касаться. Я тоже не буду касаться, скажу только, что мне, мягко говоря, не нравится, каким способом нас обеспечили мясом. Поубивали мелких производителей и вырастили монстров. Это очень плохо, но это мировая тенденция. Правильное животноводство – когда в деревне в каждом дворе свои свиньи и телята. Я застал время, когда так было. Импорт убивает мелкого производителя, и Мираторг убивает мелкого производителя, какая тогда между ними разница? И зачем было заводить Мираторг (а он рос методами, про которые и упоминать неудобно, но про законы там мало что есть), если импорт делает то же самое? Загадка сия великая еси.

Недавно я в фэйсбуке обмолвился, что кастрировать котов – великий грех. Так и написал “великий грех”, не большой, не просто, а великий. Может, на суржике написать хотел, по-украински “великий” это “большой”.

Мне сразу экзальтированная молодёжь: православнутый, православнутый! Даже неожиданно для меня, поскольку ни в церковь не хожу, ни креста не ношу, ни Тихона Шевкунова не читал.

Определить действие как грех в 20 лет, возможно, без религии и трудно. А в 40 лет не так. Это уже не только, как говорил Филипп Филипыч, “здравый смысл и жизненная опытность”, но и… чутьё, что ли.

Чутьё на грех, да.

Народная примета есть: кота убить – 7 лет счастья не видать. Ну, а кастрировать – то же, что убить, как биолог скажу. Мой дед убивал кота, кстати. Из ружья, случайно.

Как говорил Виктор Астафьев – то, что было Россией, называется теперь Нечерноземьем, а остатки нашего народа убежали в города и превратились в шпану. Европейская часть России севернее и восточнее Москвы заросла бурьяном на 95%. Пахотных земель 20% от советских и 5% от екатерининских.

Негде взять людей.
А они размножаться не хотят.

И котам не дают.

В заметке о сидератах мы уже касались темы кормовых единиц – эквивалента одного килограмма хорошего овса.
Для сельскохозяйственных животных есть нормы – сколько кормовых единиц нужно для поддержания жизни животного, сколько при тяжёлой работе или доении.
Дальше либо верьте мне на слово, либо гуглите эти цифры самостоятельно.
Некрупной корове надо в день 3 кормовых единицы для поддержания жизни. Если корову доят, то на каждый литр молока нужно ещё половину кормовой единицы. Итого деревенская дойная корова ест около 10 кормовых единиц в сутки.

Как говорил мой тесть, выросший в деревне сын ветеринара, – на лошадь заготавливают ровно втрое больше сена, чем на корову. То есть, рабочая лошадь ест втрое больше коровы. Сейчас, когда я гуглю подтверждение этому, что-то не сходится – для лошадей дают 10 кормовых единиц. Я больше верю тестю, но хорошо – примем эту минимальную цифру в 10 кормовых единиц, как рацион лошади.

Рацион человека, для сравнения – это 1 кормовая единица в сутки. Для поддержания жизни и не слишком тяжёлого труда, типа интеллектуального.

Не большим знатокам сельского хозяйства, которые считают, что лошадь щиплет траву и этим живёт – напишу, что это не так. Лошадь теоретически может выжить на траве и на сене, но их надо потреблять столько, что всё время лошади будет занято едой, а работать будет некогда. Лошадь, которая хоть как-то работает, кормят овсом. Кормили, по крайней мере, 100 лет назад – сейчас дают комбикорм, но его основа отнюдь не сено и не трава.

В наши дни лошади не являются значимыми сельскохозяйственными животными. На тысячу граждан приходится не более одной лошади, которую используют где-нибудь в конно-спортивном клубе или на мямокомбинате. Исчезни все лошади вокруг нас – опечалились бы только немногочисленные любители верховой езды и вяленой конины.

Совсем иная ситуация была сто с небольшим лет назад, в Российской Империи. На трёх подданых царя приходилась в среднем одна лошадь. Это были лошади военные, почтовые, запряжённые в барские тройки и одноколки, лошади грузовые – вопреки картине Репина, основными бурлаками были всё же лошади, – и, конечно, лошади крестьянских хозяйств нашей аграрой страны.

Теперь смотрите. Лошадь ест 10 кормовых единиц в сутки против одной единицы у человека. На 180 миллионов подданых приходится 60 миллионов лошадей.
Подданые съедают в день 180 тыс. тонн условного овса, а лошади – 600 тыс. тонн. Проходит 100 лет, подданых 140 миллионов, они съедают 140 тыс. тонн условного овса, а лошади – так мало, что можно принебречь.

Куда пошёл тот овёс, который освободился после исчезновения лошадей? Да никуда, его просто перестали выращивать. А земли забросили. Если учесть разницу в урожайности зерновых 100 лет назад и сейчас – а это в разы, – отношение заброшенных земель к оставшимся в обороте составляет по России в среднем 10:1.

В 90-х годах профессор Б.Ф.Апарин, читая нам курс почвоведения, сообщил: при Екатерине II площадь пахотных земель на территории нынешней Леобласти была больше, чем в 1989 году – на пике советского сельского хозяйства. После 1990 года пошёл упадок в разы, и тенденция к сокращению обрабатываемых площадей не меняется до сих пор. А при Николае II ведь площади были куда больше, чем при Екатерине. Отношение заброшенных земель к оставшимся как 10:1, по моему мнению, на самом деле больше.

Как говорил писатель Виктор Астафьев, “То, что было Россией, называется теперь Нечерноземьем, а остатки моего народа убежали в города и превратились в шпану”.

Также, надо понимать, что все разговоры на тему “планета не сможет прокормить такое количество людей” – это пиздёж. Планета может прокормить в 10 раз больше людей, чем сейчас есть, при использовании только экстенсивных технологий. Для этого, правда, многим придётся взять в руки лопату вместо сраного айфона. Но она, лопата, по ним давно плачет.