Это жулики

Размышлял в ответ на комментарий, что работодатели предпочитают выпускников “зубодробительных институтов” выпускникам классических университетов (и это всегда было так), и решил отдельно написать.

Классические университеты типа МГУ или СПбГУ, по сути, плодят жуликов для экономики.

На дне первокурсника у входа в СПбГУ (где недавно памятник снесли) после выступления Вербицкой нас напутствовал некий седовласый профессор словами “Запомните, ребята: в школе учат, а в университете учатся!”. То есть, учись сам, как знаешь, чего научишься, того научишься. В уставе СПбГУ уже в то время было свободное посещение лекций (и это интернета не было ещё) – хочешь, ходи, хочешь, не ходи.

Оказалось, что “учат” не только в школе – всех моих одноклассников, пошедших в техноложку и текстилку, именно учили, и из них получились инженеры. Это стало понятно ещё на первом курсе – у них, как в школе, задавали, требовали и спрашивали. У нас в СПбГУ не задавали, не требовали и хотя и спрашивали, но по-особому.

Суть университета (и в западных так же, я потом читал), что во время общения с преподавателем (на сессии или перед ней) тебе постоянно задают вопросы, на которые ты не знаешь ответа; а ты постоянно учишься на такие вопросы отвечать. Через четыре года ты можешь ответить на любой вопрос, ответа на который не знаешь, хоть прямую линию со страной проводи, как Путин (тоже ЛГУ закончил). Ответить так, что не теряешь лицо, и у аудитории впечатление, что ты ответил легко и уверенно.

Но ведь это свойство жуликов, и инструмент жуликов.

Разве не так?

Ну и естественно, такие люди не нужны на производстве – их надо избегать, как огня. Они любой косяк представят так, что всё нормально.

Это жулики.

Авторская песня

В чём мы сходимся с соучредителем, с которым во многом расходимся, так это в отношении к авторской песне.

Вчера смотрели в записи интервью управляющего директора ПМГРЭ. Журналисты спрашивают: с чего вы пошли в эту профессию, как стали геологом? Директор отвечает что-то в духе, мол – романтика, песни у костра.

– Я когда слышу песню “Милая моя, солнышко лесное”, меня трясти начинает, – говорит соучредитель, – вот реально колотит, даже дети не понимают, “Да чего ты, папа, нормальная же песня”.

– Да, – говорю, – за туманом, блять, и за запахом тайги.

– А я, – продолжает соучредитель, – сразу вспоминаю наших учёных.

Пару раз в студенчестве я был на вечеринках в общаге СПбГУ, где будущие PhD, кандидаты и доктора, зная, что я владею гитарой, просили спеть “Милую мою”. А также “Перевал, за которым исполненье надежд”, “Лыжи у печки стоят”, “Атланты держат небо” и прочая. И я пел! Через губу немного, но пел, потому что других девушек вокруг не было, только эти. Которым нравятся такие песни. И пел потому, что все эти песни наизусть знал. Хотя, выучил не по своей воле.

Мать моя фанатела от авторской песни. До моего рождения она слушала бардов на катушечном магнитофоне, так что я это начал впитывать еще на уровне яйцеклетки. В 80-е, когда уже был я, она перешла на кассетный магнитофон. Помню, у “Электроники” сломалась кнопка, которая на иностранных магнитофонах называлась “Play”. Кнопка не фиксировалась, и чтобы кассета играла, надо было непрерывно держать кнопку пальцем. И мать могла часами держать. Чтобы слушать Дольского.

В 1986 году мы переехали в новую большую квартиру, куда купили проигрыватель для грампластинок и деревянные колонки. Барды тогда уже массово пошли издаваться на пластинках. И, все выходные в квартире стоял фон из бардовской песни под гитару, льющейся из хороших колонок с басами.

Для меня все барды-мужчины были на один голос, кроме Высоцкого, который стоял отдельно и до сих пор для меня стоит отдельно – это бегун, ушедший в такой отрыв, что никто никогда его догнать не сможет. Подражая матери, которая по голосу могла определить барда, сказав “это такой-то”, я как-то решил выпендриться перед тётей, услышав бренчание:

– Это Дольский!

Тётя неподдельно возмутилась:

– Да какой же это Дольский, если это Окуджава?!

Со временем я, конечно, стал отличать Дольского от Окуджавы. У них неплохая поэзия. Да и у Визбора тоже. Поэзия Вероники Долиной мне нравится, хоть и сын её Антон сейчас иноагент, да и кинокритиком был, говорят, никаким. Но, очень часто вы можете наблюдать в том же фэйсбуке ситуацию: автор хороший, а подписчики дерьмо. То есть, автор делает хороший контент, а потребляют его люди совсем не хорошие.

Я, вообще, не люблю людей развратных. Не вижу прелести заниматься сексом в палатке, это примерно как заниматься на помойке. Никогда не пью на природе, только дома. Если человек женат, или замужем, то у него есть дом, где можно и нужно заниматься сексом. Палатка тут никак не вписывается. А если не женат и не замужем, то с сексом ему надо повременить, пока не женится или не выйдет замуж. Иначе, это получается разврат, и никак положительно это человека не характеризует.

Поэтому, романтика у костра мне особо была не понятна, и всегда вызывала омерзение. Или, вы считаете, бывает романтика просто так, без секса? Не думаю, зачем тогда романтика. Эталонный бард – это, наверное, Олег Митяев, развратный и легкомысленный человек. Вероника Долина глубокомысленная и развратная. За развратность Дольского не скажу, но его и у костра не поют. Окуджава хорош, развратность ограничена слабым сердцем. Розенбаум бесит попыткой косить под русского. Разные же кукины, клячкины, новеллы матвеевы – это вообще ни о чём, блеяние.

Но всё же, авторская песня больше ассоциируется у меня не с её авторами, а с её слушателями, как и у выше упомянутого соучредителя. Он сам бывший аспирант, а я соискатель, но мы не любим учёных. За инфантилизм, бесхребетность, безответственность и развратность. Мы среди них жили и работали, поэтому знаем. Я даже пел для них. Вот среди работяг вы мало найдёте любителей бардовской песни. И с палатками у них нет времени шляться. Поэтому, работяги нам как-то ближе.

Открытия нам не нужны

Наша компания дрейфует из агросервисной в биотехнологическую – занимаемся микроклональным размножением картофеля. Так называемые цветномясые сорта – картофель с цветной мякотью.

У нашего соучредителя недописанная диссертация по картофелю, лежит уже лет двадцать. Сегодня я напомнил ему об этом – мол, возобнови, доделай, будет хоть профильный кандидат наук в фирме. И, думая про те годы, когда мы занимались на кафедре агрохимии СПбГУ, вспомнил анекдотическую, но совершенно реальную историю.

К нам на кафедру повадилась преподавать сотрудница матмеха, математик Наталья Николаевна Семёнова. Она вела курс типа “Математические методы в агрохимии”. Наши агрохимики стали брать её соавтором в свои работы. поскольку математически обрабатывать данные никто не умел, а Наталья Николаевна брала за обработку соавторством.

Она была тёмненькая, годами за сорок, и активная. Как-то в понедельник после выборов в Госдуму 1999 года мы с нынешним соучредителем пришли на кафедру, довольно понурые.

– За кого голосовали? – кокетливо спросила Наталья Николаевна.

– За коммунистов, – ответили мы.

Она пришла в ужас.

– Что!? Вы шутите?

– Нет.

Мои родители сказали, что перестанут кормить, если не пойду и не проголосую. У соучредителя было помягче, но мы и правда оба были за коммунистов. К концу 90-х дерьмократы не задолбали, наверное, самых упёртых. Наталья Николаевна была из них. Мы спросили, за кого голосовала она.

– Ну, уж точно не за генерала Макашова! – эмоционально ответила Семёнова.

“Почему бы и нет”, подумал я, поскольку считаю Макашова хорошим человеком.

Одна из совместных работ по картошке у Натальи Николаевны была с магистранткой Леной Старицыной. Магистрантка выращивала картошку в разных условиях, делала химические анализы, получала данные – параметры картофеля и почвы, и передавала их Наталье Николаевне. Результат работы был заранее известен – картошка должна была показать то-то и то-то.

Ежу понятно, что если дать картошке больше азота, она увеличит зелёную массу, например. Это открыли ещё в середине XIX века. Павел Костычев, ученик Докучаева, в работе “Почвоведение” указывает, что едва ли найдётся толковый учёный, придающий серьёзное значение химическому анализу почв – этот анализ потерял значение уже к концу XIX века. Хотя до сих пор находятся дураки, отдающую свою почву на химический анализ, хотя бы на NPK. Среди агрономов таких почти нет, но тем не менее. Это религия, которую наука опровергла ещё 120 лет назад. Для меня до сих пор загадка, почему научные работы планируются руководителями по такой схеме: надо сделать то, что и так понятно. Разгадка лежит в той области, которую принято называть конспирологией.

И вот, в один из дней (я присутствовал) Лена Старицына принесла Семёновой данные, и математик стала внимательно изучать таблицы. Глаза Натальи Николаевны открывались всё шире. В голове она преобразовывала таблицы в графики, а выглядели графики так, что Наталья Николаевна начала издавать какие-то звуки, а потом, когда картина стала совсем не совпадать с ожидаемым поведением картошки, воскликнула:

– Что это?! Открытия нам не нужны!

Эту фразу “открытия нам не нужны” запомнили все, кто присутствовал, и долго потом передавали из уст в уста. Вот и я вам сейчас передаю. Мы, молодые студенты, видели свою роль в том, чтобы сказать что-то новое в науке. Мечтой каждого было сделать открытие. Это обсуждалось за чаем на кафедре, на посиделках в общаге – что надо делать, чтобы сделать открытие.

Умные преподы старались поддерживать в студентах такое заблуждение, чтобы по максимуму использовать их наивность и молодую энергию – для работы на руководителей. “Открытия нам не нужны” – это квинтэссенция современной научной работы, но прямым текстом эту фразу говорить нельзя – студенты могут резко разочароваться и охладеть к работе. Мы, кстати, и разочаровались.

В этом плюс таких, как Наталья Николаевна – эмоции позволяют им проболтаться, что частично искупит для них грех введения молодых юношей и девушек в заблуждение. Научные руководители подобны педофилам – они пользуются молодостью и наивностью студентов и аспирантов, некоторые из которых, подростя и заматерев, тоже становятся педофилами и продолжают дело учителей.

Но некоторые не становятся – как мы с соучредителем, например.

Имитационные науки: биология

Ещё полтора года назад, в заметке про филологию, я обещал написать о таком же распиздяйстве в биологии. На первый взгляд, биология существенно сложнее гуманитарных наук в плане подтасовок и фальсификаций: если утверждение не подтверждается экспериментом, или если эксперимент нельзя воспроизвести, никто в это утверждение верить не должен. Однако, биологическая наука чуть менее чем полностью состоит из теорий, которые не являются законченными, и у не привыкшего принимать на веру всё что попало исследователя вызывают задумчивость. Большие успехи сделала прикладная генетика за рубежом; российские генетики, те кто успел примазаться, поучаствовали в успехе. Но кафедра генетики – одна из 20 на биофаке. Чем заняты остальные кафедры? Имитационной наукой, конечно.

В 2008 году, через 7 лет после окончания магистратуры, я получил наконец работу по специальности – агрономом. По жуткому блату, трое моих друзей давили на принимающее решение начальство, чтобы меня взяли. Два месяца главный агроном колхоза, наш старший товарищ по кафедре, убеждал управляющего, что меня надо взять. Управляющий сдался, и я переехал жить в Краснодарский край.

Пока я занимался теплицей, рассадой и капельным поливом на овощах, мой товарищ занимался закладкой интенсивного сада и бахчи. Посеяли пять гектаров дынь и арбузов, взяли самые дорогие голландские семена. Тут выяснилось, что у нас договор с заводом “Русское поле Албаши” на поставку кабачков, а уже посеянных кабачков может не хватить. И главный агроном решил разместить кабачки на свободном участке – рядом с дынями и арбузами.

Старый местный агроном, опытный охотник, Борис Александрович Горянский, смотрел на приготовления:

– Что сеять будете?

– Кабачки.

Борис Александрович поднял брови:

– Так они же переопылятся!

– Что значит – переопылятся?

– Переопылятся с дынями, будет несладкая дыня со вкусом кабачка, и арбуз несладкий.

Главный агроном не поверил и собрал на консилиум свою команду, выпускников СПбГУ, теоретиков. Некоторое время шло обсуждение, по каким биологическим законам возможно переопыление разных родов, не то что видов – кабачки и дыни относятся к разным родам. Я озвучил эту проблему у себя в коллективе тепличниц. Женщины покачали головами:

– Андрей Иванович, раньше, когда нормальные агрономы были, бахчу закладывали не ближе трёх километров от станицы. Потому, что в станице во дворах кабачки, тыквы, а от них арбузы не сладкие. Мы сами арбузов мало сажаем, потому что всегда у какого-нибудь гада в соседних дворах кабачок воткнут.

Главный агроном, тем временем, не найдя ответа в интернете, позвонил прямо в ВИР на Исаакиевскую площадь. Хранители коллекции семян Вавилова ответили однозначно:

– Взаимного влияния кабачков и арбузов быть не может, это всё чушь.

Главный агроном дал отмашку на посев кабачков. Надо ли говорить, что ко второй половине лета мы получили пять гектаров абсолютно несладких арбузов и дынь со вкусом кабачка. Местные агрономы только презрительно ухмылялись. Немногим позже новый председатель колхоза, услышав про бахчу на совещании, грозно сказал:

– Если слово “бахча” услышит один человек, он не только мне, он вам яйца оторвёт!

Он имел в виду владельца и инвестора колхоза, приближенного к президенту.

Это только один маленький эпизод, и заметки я пишу короткие, по эпизоду в каждой. Огромный материал дала мне полемика с юными биологами – защитниками ГМО. Они вообще ничего не понимают в сельском хозяйстве! Так же, как и маститые сотрудники Всесоюзного Института Растениеводства имени Вавилова. Учёные-биологи, понимающие в сельском хозяйстве, закончились после Трофима Денисовича Лысенко. Нынешние кандидаты и доктора занимаются каждый узкой темой, а-ля семядоли ячменя или тычинки вероники дубравной, но цельная картина биологических процессов у них – на уровне не выше школьного учебника биологии.

Те, кому положено работать “в поле” – не работают в поле, а сидят в кабинетах и получают деньги. По-моему, это аморально, как и сокрытие истинной причины несъедения коллекции семян в блокаду.

Продолжение следует, много продолжений.

Немного о науке, 2008 год

2008 год, моё предисловие к вконтактовской группе “Человечество против учёных”, основанной в пику инфантильно-ублюдочной, по моему мнению, группе “Учёные против лженауки”

“Очень любят многие люди обожествлять науку. Она-де, спасает человечество от всего плохого. А учёный, человек науки, есть светлый воин, спаситель и пророк.
Мы же хотим сказать, что наука есть дело рук человеческих, а руки эти бывают разные. И если она несёт свет, то в равном количестве и тьму. Но нет необходимости свету говорить: “Я – свет”, потому что все видят свет. Есть необходимость тьме говорить: “я – свет”, иначе никто не пошёл бы за тьмой.
Также есть необходимость тьме говорить на свет: “это – тьма”, ибо человек боится тьмы и хочет победить её.

Дойдя до определённого этапа в жизни, наш светлый воин начинает самоидентифицироваться как учёный, то есть имеющий право на суждения в различных областях науки, близких или далёких от его так называемой специализации. Он имеет определённый багаж знаний, который ошибочно считает достаточным, и готов дать ответ на любой вопрос, пользуясь этим багажом. При этом истинность знаний для него определяется авторитетом их источника. А авторитет источника определяется признанием его определённым кругом лиц, присвоившим себе право говорить: “это – свет” или “это – тьма”.

И за право принадлежать к этому кругу многие готовы дорого заплатить. Смотреть в рот наставникам, повторять как попугай их тезисы, и биться за них до кровавых слюней – вне этого круга он никто, и никому его мнение не интересно; в этом кругу он учёный, сначала начинающий, потом маститый; и нет такого преступления, на которое он не пойдёт для того, чтобы таковым остаться.

Мы против сявок, вся сущность которых в преданности наставникам, и против наставников, имеющих корыстные интересы. Мы поддерживаем людей, которые не хотят принести когда-нибудь, как им обещают наставники, а приносят пользу своему народу. Такие люди у нас часто называются лжеучёными. И хотя время расставляет всё на свои места, хотелось бы, чтобы это происходило быстрее.”

#наука #учёные

Молоко или перегной: что нужно знать о сидератах

Сидератами называют культурные растения, зелёную массу которых закапывают (запахивают) в землю в качестве удобрения. При этом, не дожидаясь созревания плодов и семян. Здесь есть некоторый след логики: свежая зелёная масса содержит органическое вещество, источник гумуса. Также, зелёная масса содержит минеральные элементы – а ими, по Либиху, питаются растения. Остаётся неясным, зачем намеренно тратить время и ресурсы на выращивание растений, которые потом будут уничтожены ради производства аналогичных растений. Зачем и кому это, в частности, надо. На этот вопрос мы в данной заметке ответим.

Как уже было выше сказано, использование сидератов преследует 2 основные цели:
1) Улучшить качество почвы засчёт увеличения содержания гумуса, который обуславливает хорошие физические свойства почвы и её буферность, а также увеличения содержания в почве элементов минерального питания;
2) Увеличить урожайность последующей культуры.

Учёные, изучающие сидераты (а такие учёные есть, чёрт побери: и бакалаврская, и магистерская мои работы посвящены сидератам), рекомендуют их использование, в основном, для небогатых почв. Небогатыми у нас являются почвы обширной Нечернозёмной зоны. Особенно небогаты песчаные почвы – процессы в них происходят быстрее, они легко промываются, из них выносятся элементы питания и органика.

Если вы не знали, то можете легко найти, что такое кормовая единица. Это эквивалент 1 килограмма хорошего овса. Любой растительный корм можно пересчитать на кормовые единицы. Например, 1 кг сена эквивалентен по кормовой ценности 0,15 кг овса – значит, в 1 кг сена содержится 0,15 кормовой единицы.

Далее коротэнько, тезисно.

1) В 1 кг зелёной массы сидератов содержится в среднем 0,18 кг кормовых единиц.
2) Урожайность зелёной массы сидератов в Нечернозёмной зоне в среднем 300 ц/га, или 5400 кормовых единиц с гектара.
3) Средняя прибавка урожая следующей за сидератами культуры составляет в среднем 10%. При урожайности зерновых в Нечернозёмной зоне 20 ц/га, прибавка составляет 2 ц/га, или 200 кормовых единиц.
4) Коэффициент гумификации зелёной массы сидератов составляет 0,01, то есть из 1 кг зелёной массы получается 10 г гумуса, или 300 кг на гектар.
5) Содержание гумуса в пахотном слое дерново-подзолистых почв составляет от 1% до 4%, масса его в пахотном слое (20 см) – от 30 до 120 тонн на гектар.
6) Таким образом, прибавка содержания гумуса в почве после внесения сидератов составляет 300 кг на гектар – при общей массе 20-сантиметрового пахотного горизонта на гектаре в 3000 тонн. Чтобы повысить таким образом содержание гумуса в почве на 1% (т.е. на 30 тонн на гектаре), необходимо 100 лет – по 300 кг в год.
7) В итоге, безвозвратно запахивая в землю 5400 кормовых единиц, мы получаем следующий результат: 200 кормовых единиц в качестве прибавки урожая и 0,01% содержания гумуса.

Я думаю, точнее уверен, что этот результат отрицательный. Да не просто отрицательный, а катастрофически. Почему же мы периодически слышим о пользе сидератов, призывы к их применению? А для этого при Сталине было хорошее слово: ВРЕДИТЕЛЬСТВО.

В начале заметки я обещал ответить на вопрос, кому это надо.
Так вот, вредителям это и надо.

Имитационные науки. Филология

Все знают слово “негодование”. Если по-школьному, или по-научному, разобрать это слово на части, то кажется очевидным: “не” – приставка, “год” – корень, “ов” и “ан” – суффиксы, “е” – окончание.
А вот фигушки!
Загляните-ка в словари, написанные доблестными филологами!
Корень слова “негодование”, какой бы вы думали, по официальной науке, а?!
Корень, который не стесняются публиковать – “негодова”.

Когда мы работали в Ейском районе Краснодарского края, приехавший из Москвы инженер Саша Рогозин обратил наше внимание:

– Вы заметили, что местные говорят “не годА”? “Не годА себе”?

Я действительно не обращал на это “не годА” внимания, поскольку звучало оно настолько естественно и отполированно, как наше “ни херА” или аналогичное. Саша был внимательнее.

– Сегодня я слышал фразу “Какого годА ты это сделал?”.

Теперь мы стали внимательнее слушать речь станичников.
“Не годА”, “не годА себе”, “какого годА” употреблялись в их речи ровно так же часто, как в нашей “ни фига”, “ни хрена”, “какого хрена” или аналогичное. Это не было что-то локальное, так говорили ВСЕ. Мы работали в станице с населением четыре тысячи человек, и за полтора года пообщались почти со всеми.
Мы обсуждали между собой, что такое “год”. Я съюморил, произнеся при обсуждении фразу с доллара “In God We Trust”. Это было оценено с точки зрения юмора, но и с точки зрения филологии это, как мне кажется, верное направление для анализа.

“Не годА”, “не годА себе”, “какого годА” употребляются жителями станиц Ейского района безусловно в контексте негодования. Я уверен, что если бы хоть один сраный филолог посетил за годы советской и постсоветской власти или Краснодарский край, или Ростовскую область, он констатировал бы данный факт и описал бы его.
Гугля на эту тему, я не нашёл ничего, кроме корня “негодова” в словарях.

Однажды я купил в книжном магазине СПбГУ книгу, опять же издательства СПбГУ, сделанную кафедрой славянской филологии СПбГУ. Книга называлась “Учёные – молодым славистам”. В ней “учёные” с кафедры славянской филологии доказывали, что слово “медведь” происходит не от сочетания слов “мед” и “ведать”, а от сочетания “мед” и “есть” через связку “в”. Как они при этом объясняют украинское слово “ведмедь”, можно только гадать, но то что ни автор, ни редактор, являющиеся специалистами по СЛАВЯНСКОЙ филологии, не имеют представления о других славянских языках, кроме русского – это очевидно. Однако, они почему-то знают литовский: в этой же книге они рассказывают о недопустимости выведения слова “колобок” из составляющих “коло” (круглый) и “бок”, а возводят происхождения колобка к литовскому слову kalbaks, что в переводе означает… “ломоть ржаного хлеба”.

Вы понимаете, какую тему я хочу поднять. Российские учёные не работают “в поле”, причём не работают в поле и те, кому там работать положено (об этом в следующей заметке из серии “Имитационные науки” про биологию). Они сидят в кабинетах, читают иногда лекции. Формат получения информации в виде лекций имел доказанную эффективность 5% (самую низкую) ещё до поголовной информатизации и цифровизации. Сейчас это – 0%.
Но, эти люди получают зарплату из госбюджета. И мне кажется, они не должны её получать.
Вы скажете, что какой-нибудь Ротенберг ворует больше, чем зарплата тысяч учёных. Я не видел Ротенберга и не знаю, за что он получает деньги. Но учёных я видел, жил среди них, учился шесть с половиной лет в СПбГУ. Это было самое мразотное общество из всех, через которые я прошёл в последующей жизни. Общества строителей, охранников, колхозников я не назвал бы мерзкими. А сообщество учёных назвал бы. В каждом обществе есть изгои, которые лучше остальных. Про них я тоже буду писать, как про Дмитрия Брониславовича Малаховского, например.
Но больше – про мразоту. Потому что её там количественно больше.