Заметку об Александре Григорьевиче Либуркине я начал с предыстории нашего знакомства, и вскоре понял, что часть этой предыстории надо выделить в отдельный текст – о тёзке главного героя.
До Ольги Владимировны Земляной нашим классным руководителем был физик Александр Григорьевич Сергиенко. Высокий, крепкий, молчаливый, он работал в школе со дня её основания. Прозвище физика было – Сус.
Ещё во втором классе я знал, что школьный физик – Сус. Стены туалетов были исписаны в адрес его, и даже его близких. Когда я краем уха услышал разговор родителей о том, что физика в школе стала очень сложна, то поспешил подтвердить:
– Да! У нас в туалете написано – “жена физика – праститутка”!
Мне объяснили, что это неприличное слово.
Как говорили одноклассники, имевшие братьев в старших классах, Сусу прозвище не нравилось. Он, дескать, решил, что кличка связана с наличием у него усов, и сбрил усы.
– Но, – дети многозначительно поднимали палец, – его всё равно Сусом не перестали называть!
Кличка его передавалась из поколения в поколение.
В восьмом классе Александр Григорьевич стал нашим классным руководителем. Человек он был не вредный, даже добрый, и именно это навлекало на него желчь определённого слоя учеников, которые сохраняют это свойство и далее по жизни. Добрые люди раздражают злых – так всегда.
Я относился к физику сочувственно, но и сам раз попался на неприятной ему вещи.
Заполучив в руки тетрадь по физике своего недруга по фамилии Лобанов, которая хранилась в принадлежащем нам по праву кабинете физики, на нескольких страницах я оставил следы из произвольных ругательств. Лобанов получил тетрадь и пожаловался Александру Григорьевичу, называя подозреваемым меня.
Сус листал тетрадь Лобанова, и как-то мягко критиковал моё творчество . Я не отпирался и кивал. На каждую испорченную страницу мне приходилось давать комментарий. После расшифровки
персекающей страницу фразы “Лобзик Пидорз”, Сус перевернул её, и следующую страницу пересекала крупная надпись “СУС”.
– А это что? – спросил Сус.
– Но, вы извините, – сказал я.
– Ну, я понимаю, но…, – сказал Сус.
Больше ничего за этим “но” не последовало.
Сус давал мне полярные оценки. Сначала он думал, что я понимаю в физике. На самом деле, физику я не понимал никогда. Сдав быстрее всех контрольную работу, я заслужил его похвалу перед классом:
– Вот спросят тебя, Андрей, “кто тебя физике научил?”, а ты ответишь: “Александр Григорьевич научил”…
В работе той было всё неправильно, от силы на тройку.
Со временем Сус понял мой уровень знаний, но я был достаточно активен на уроке, отвечал на вопросы и подсказывал, всегда невпопад.
– Это удивительное дело, – говорил Александр Григорьевич, – обычный человек, если отвечает на вопрос с вариантами ответа “Да” или “Нет”, и при этом отвечает наугад, должен попадать пятьдесят на пятьдесят; а Лунёв в ста процентах случаев отвечает неверно!
И это было правдой.
– Какие бывают реостаты? – задавал вопрос Оле Гусаровой Александр Григорьевич.
– Большие и маленькие, – подсказывал я Оле.
– Большие и маленькие, – повторяла Оля, вызывая возмущение физика.
Александр Григорьевич рассказывал о своей работе в Воркуте или где-то в тех краях.
– Мы, когда носилки с землёй носили, по пути их ещё и отжимали, – он показывал тяговое движение, – тренировались!
К нему ходили заниматься физикой, по его словам, половина двора. Но жил он где-то не рядом со школой.
В конце 1991 или в начале 1992 года в школе отменили плату за питание. То есть, завтрак можно было съедать бесплатно, а обед – уже за деньги, но обедали все и так дома. Деньги выделял город Санкт-Петербург.
– Всё нормально, ребята, – говорил Александр Григорьевич, – это деньги ваших родителей.
Осенью 1991 мы ездили с ним в Сестрорецк, на Курорт. Я был в восторге от пляжа, волейбольных площадок и краников с минеральной водой. Но, на могилу Михаила Зощенко по предложению Александра Григоревича я не пошёл – туда отправились несколько самых неленивых.
Бывали у него и ошибки. Проходя двигатель внутреннего сгорания, он задал вопрос, каким может быть число цилиндров у четырёхтактного ДВС. Никто толком ответить не мог, а знатоки автомобилей перебирали: два, три, четыре, пять…
– Да нет же! – возмутился Сус, – кратное четырём!
Тут возмутились знатоки автомобилей:
– Бывает и пять цилиндров, и шесть…
– Да заткнитесь вы! – разозлился Сус, и дальнейшие возмущения знатоков подавил. Кратное четырём, и всё.
Хороший был учитель. Не вредный. Одним из своих любимых выражений “Под себя гребёшь!” он осуждал эгоизм и стяжательство. Осуждать в последние десятилетия эгоизм и стяжательство – это бисер перед свиньями, конечно. Народ оскотинился, да и учителя теперь другие. Все под себя гребут. А когда-то это считалось плохо.