Метка: евреи

Некоторые граждане бывших советских республик, и подпевающая им вырусь, называют период СССР временем колониализма, республики колониями, обретшими независимость совсем недавно. Этим они хорошо иллюстрируют мой текст про “индивидуальное начало истории“, где я констатирую, что для большинства постсоветских граждан история начинается в середине XX века или позже.

Колониальной эпохой была имперская эпоха РИ, а СССР – постколониальной эпохой, периодом деколонизации. Черти, которых предлагал изолировать Генри Форд, перед WWI имели одновременно 2 задачи: 1) демонтаж европейских континентальных империй для отбирания денег у существующих нееврейских элит, 2) распространение коммунистического эксперимента на как можно большей территории для отбирания денег и имущества у всех подряд. Коммунистическая территория должна была управляться из одного центра, под что наскоро и сколотили Союз ССР с новой столицей в Москве. Нелепейшей ошибкой многих наших патриотов является убеждение, что создание СССР было центростремительной тенденцией на воссоздание исторической России. Да боже упаси, все 70 лет постколониальной фазы (а период СССР – это фаза деколонизации, когда из бывшей метрополии выкачивали все соки на периферию, под лозунгами дружбы народов) продолжался вектор на полный отрыв частей бывшей РИ друг от друга. Обладавший очень большой властью Сталин мог бы легко упразднить национальные границы и сделать всё, как было раньше при абсолютной монархии, при этом сам фактически и являясь абсолютным монархом. Но, даже не пошевелился в эту сторону, а наоборот.
И, когда коммунистический эксперимент, плавно перетекший в социалистический, себя наконец исчерпал, де-факто состоявшийся в 1918 году развал РИ оформился наконец де-юре.

Эпохи колониализма больше не будет и воссоздавать историческую Россию никто не сможет, как и историческую Османскую империю, но есть нюанс. Советский эксперимент создавался для отбирания денег и имущества у всех подряд, у элит и неэлит. Этот эксперимент будет неизбежно повторён в масштабах, превышающих предыдущие, и в границах, выходящих за предыдущие. В мультфильме про Симпсонов, используемом чертями как аналог обложки журнала Економист, на секунду появляется карта USSR-2.0. И туда, например, входят скандинавские страны, вместе со Швецией.
Бытует мнение, что нью-совок от Шваба накроет сразу весь мир; но это не так, потому что в этом случае должны будут прекратиться войны (не будет пограничных конфликтов и территориальных споров, если нет границ), а войны чертям пока нужны. Сейчас трудно представить, что российско-китайские войска войдут в Швецию, вроде бы абсурд. Но, они войдут.
Гордиться таким СССР-2.0 конечно, будет не за что, но многие патриоты обязательно посчитают это за восстановление исторической России и будут радоваться. Зачастую, радоваться из действующей армии, не сумев таки спрятаться от мобилизации.

Что со всем этим делать – ну, будь хотя бы значимый процент людей в разных странах пацифистами толстовского склада (для этого просто достаточно читать Толстого, что мало кто делал), планы чертей сильно бы буксовали. Но, вполне нормальной считается позиция за войну до победного конца, поддержка одной из сторон конфликта (то есть “за войну до упора, чтобы победила симпатичная мне команда”, при этом данные персонажи часто украшают аватары словами No War, что заставляет подозревать у них шизофрению, или, по крайней мере, умственную отсталость), и, на мой взгляд, самым важным фактором является массовая поддержка военных конфликтов женщинами. Умная женщина никогда своего мужа или сына на войну не отдаст. Спрячет или в открытую отобьёт, но не отдаст. А благодаря тем, кто отдают, войны и продолжаются.

Многие тексты малоизвестных писателей почему-то не найти в интернете, даже если ищешь дословные цитаты – как вымарано. Есть подозрение, что дело в авторских правах, и это довольно смешно. Кто, например, знает Майка Гелприна, который истово бережёт свои авторские права на рассказы уровня “так себе”? Да никто. Я бы на месте Майка, наоборот, расшаривал свои рассказы как можно шире.

Есть у Майка единственный рассказ, который удался – “Медный грош”. Видимо, из-за присутствия соавтора, Светланы Ос, а также по причине true story based. Там именно эта тру стори цепляет, и даже такой фантаст, как Майк, не смог эту историю окончательно испортить литературой. Майк вообще старался. Чего стоит только описание антисемита в грязной косоворотке:

“Он был страшный, этот мужик, нет, просто ужасный. Сутулый, с длинными волосатыми ручищами, выпирающими из-под закатанных рукавов грязно-белёсой косоворотки. Ханна даже зажмурила глаза, чтобы не видеть заросшего чёрной бородищей лица. Мужик выглядел точно так, как Ханна представляла себе разбойника из сказки, которую бабушка Циля-Ривка рассказывала на Йом-Кипур. И имя у того разбойника было страшное — Мордехай, подстать его жутким делам.

— Пойдём, Ханночка, — прошептал дядька Мотл, — не пугайся, деточка, это добрый человек, раз Бог послал нас к нему.

Ханна отчаянно затрясла головой и вцепилась Мотлу в руку. Она знала, что сейчас будет — этот страшный человек, этот Мордехай, убьёт её. Умереть Ханна была согласна и даже хотела. Всю последнюю неделю вокруг неё сотнями умирали люди, и было странно и неправильно, что она всё ещё жива. Но одно дело просто взять сразу умереть и отправиться на небо к маме, а совсем другое — если тебя убьёт этот жуткий разбойник, который, вполне возможно, ещё и людоед.”

Нет в интернете полного текста этого рассказа, приходится пересказывать, бумажный оригинал давно утратил. Дело в начале войны, немцы разбомбили поезд с гражданскими, эвакуируемыми от Минска (моя двоюродная русская бабушка так же эвакуировалась из Дрогобыча на восток, на открытых платформах, а бандеровцы по платформам шмаляли). Семью маленькой девочки всю поубивали, её еврейский дядя идёт по деревням и пытается девочку пристроить местным русским. Местные подкармливают, но на постой не берут.

В итоге дядя Мотл набрёл на хутор Мордехая, как его имя слышала Ханна, а по-русски Николая, бывшего штабс-капитана царской армии и, по его собственному признанию, антисемита. Мотл встал на колени, Николай девочку взял, и спрятал в подвале.

По приходе немцев Николая, как пострадавшего от советской власти, сделали старостой. Кто ж заподозрит старосту, что он евреев прячет. Было голодно, Ханна заболела. Николаю пришлось зарезать единственного кочета, на бульон. При этом Ханна продолжала Мордехая бояться и не любить.

И вот, сидит эта выздоровевшая Ханна в подвале, а к старосте пара немцев пришли по делам. И говорят громко по-своему, Ханна из подвала слышит – идиш! Евреи пришли! И давай барабанить из подвала с криками “Юдэ, юдэ”.

Немцы в недоумении: “Юдэ?”, она им орёт “Юдэ, юдэ!”. Штабс-капитан понимает, что спалился, убивает обоих немцев и уходит в бега в лес, прихватив Ханну. Та упирается и орёт, пошто он гад евреев убил, ненавижу мол.

Так они идут лесами, пока не встречают советских партизан. Ханна им тут же штабс-капитана сдаёт: он-де евреев убил, а меня на подвале держал, и кормил плохо, курица раз в месяц только.

“Ну и сволочь”, говорят партизаны и тут же Николая расстреливают.Потом эта Ханна выросла и просекла, что это было на самом деле и кто есть ху, уехала в Америку и стала посвящать штабс-капитану стихи. Но, его уже не вернуть, конечно.

К чему я всё это написал – а к тому, что сейчас мы совершенно точно так же начинаем быть делимыми на юдэ и неюдэ; я, в наказание видимо за свой антисемитизм, попал в юдэ. И, жизнь показывает, что штабс-капитанов мало, а русских деревенских много. Поэтому сразу спасибо тем, кто будет нас прятать и помогать. Чтобы вас не принимали за разбойников-мордехаев, как в этой истории от Майка Гелприна. А нам пожелать, чтобы сразу понимали, кто есть кто. И не ошибались.

Впервые живого Эдуарда Хиля я посмотрел в ДК города Шлиссельбурга, в 2001 году. Приближались выборы депутатов, и основной кандидат, коррупционер-алкоголик по фамилии Кружалин, организовал концерт. “Кружало”, как я потом узнал, на дореволюционно-русском языке означает “кабак”. Фамилия была совершенно говорящая.

Со сцены лился русский шансон в стиле “братва, не стреляйте друг друга”, выходил Николай Валуев (да, который депутат сейчас), субтильный и низкий ростом Кружалин обнимал Валуева и говорил о поддержке бокса. Спела какая-то баба в кокошнике, типа Кадышевой, псевдорусские песни. Под конец вышел Хиль.

Конечно, от него ждали “Избушку”, что он и сделал. Но, достаточно долго поговорил с залом, задействовал в диалоге и детей. Бабы пожаловались на домашний труд, что всё время уходит на стряпню.

– А зачем вы на это время тратите? – сказал Хиль, – пусть это в магазине делают!

– Золотые слова! – выкрикнула сидящая рядом с нами баба.

Через год в ДК работников связи на Большой Морской праздновали тридцатилетие Эдуарда Тиктинского. В офисе RBI я служил старшим смены охраны, и на юбилей попал в качестве швейцара, постоять на воротах. Веселье было в разгаре где-то наверху, новых гостей не приходило. Я прохаживался в пустом вестибюле.

Дверь с улицы отворилась, зашёл небольшого роста мужик в кепке. На начальство он не походил.

– Здра-авствуйте, – раскатисто сказал мужик и протянул руку, которую я пожал и заметил, что мужик рыжий. Пока я вспоминал, где я его видел, с лестницы бежал распорядитель, сотрудник RBI по фамилии Карпухин:

– Эдуард Анатольевич! Здравствуйте! Мы так вас ждём!

Тут я понял, что это Хиль, но ему уже было не до меня. Вскоре сверху донеслось “Па-а-талок ледяной”, а я читал забытую Карпухиным программу вечера, которая начиналась с “сюрпризного открытия столика именинника” (дословно), потом шёл “романтический танец Эдуарда и Ларисы”, а где-то в середине Хиль должен был рассказывать о “клубе Эдуардов” и петь “Избушку”.

На эту командировку, со Шпалерной до Большой Морской, секретарь Марка Лернера (тогдашнего финдиректора у Тиктинского) выделила мне деньги на такси. Туда я добрался на метро, бегом по эскалаторам, а обратно ночью дошёл пешком. Барыш составил 350 рублей. За сутки тогда платили 1000. Ребёнок был маленький, на всём экономили.

Мой фэйсбучный френд Феликс Лапин написал заметку о том, как Ошибся. Взял место у туалета. Речь, кто понимает, о плацкарте.

В плацкарте я не ездил больше 10 лет, а Феликс, видимо, и того больше – кто ж не знает места у туалета. Как, всё-таки, меняются времена – теперь в плацкарте занавески. При Путине-то. Думаю, что Навальному при власти было бы не до занавесок.

В комментариях я вспомнил 1992 год, когда в 9-м классе ехал на осенние каникулы из СПб к бабушке в Воронеж. Место было 36-е, за стенкой туалет. А туалеты в 1992 и в 2019 – это, конечно, две большие разницы. Я лежал лицом к стенке, в которой было 2 дырки в туалет – от болтов, крепящих когда-то украденный зажим для брюк. В дырки были вставлены свёрнутые в трубочку бумажки, но запах они не задерживали.

В “купе” из постоянных пассажиров ехали мама с дочкой – махровые, что называется, еврейки. То есть, не похожие, к примеру, на немцев, а прямо-таки семитки. Обе толстые. Дочка обсуждала с мамой, как отнесётся Мойша к тому, что у мамы любовник при живом муже. Сама дочка ехала на верхней полке напротив меня, и, когда я поворачивался на правый бок от стенки, поворачивалась тоже, задом ко мне. Трусы у неё были розовые, попа широченная. А мне было 14 лет. Мама её с нижней полки звала:

– Сарочка, иди кушать.

И, смотря на меня:

– Эх, тебе бы трахнуть её сейчас.

Я лежал и упорно старался поверить, что ослышался. Онтологический антисемит, я теоретически не допускал секса с евреями, но… в 14 лет можно трахнуть хоть чёрта. Всё же, я потерпел до 23-х лет.

В тамбур каждую минуту ходили никотинозависимые личности. Особенно запомнился один: пожилой блондин со стрижкой карэ, ходивший каждые 20 минут. Казалось, никотином исходят его волосы, кожа и глаза. При этом он улыбался.

Нет, я не куплю по доброй воле место у туалета! Даже с занавесками. Хотя, от тюрьмы да от сумы не зарекайся.

Продолжение. Начало в Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5.

В Медвежьегорск мы ездили небольшими группами на “Соболе”, и я побывал на базе “Даров Природы”. Под открытым небом стояли металлические бочки без крышек. В каждую бочку опускался полиэтиленовый мешок, в него высыпались наши грибы и заливались водой. Бочек таких было, наверное, несколько сотен. В офисе имелась небольшая столовая.

Борис Борисович Баранов, или тот, кого им считали, приказал положить мне тарелку пшёнки. Я не ем пшёнки, но из вежливости стал потихоньку клевать.

– Видите, как мы тут питаемся? Не думайте, что мы тут разносолы едим! – он так и сказал, честное слово.

– У них в холодильнике и виноград есть, и всё остальное, – шепнула мне девушка из нашей партии, которую оставили работать при базе.

Таких было несколько человек – они по приезде заявили, что не могут жить в палатках. Среди них был совсем ещё мальчик Лёша – маленький, в очках, вылитый Сергей Кириенко. По-моему, он быстро отправился домой, в первых рядах.

Пока ждали обратный рейс “Соболя”, Борис Борисович пытался задействовать меня на какой-то работе по обслуживанию бочек с грибами. Несмотря на щедро выделенную пшёнку, я отказывался работать. Мотивировал я это директору так: за грибы – сдельная оплата, а за бочки сколько? Баранов отвечал что-то невнятное, видимо за работу с бочками платили пшёнкой. Потом я напомнил, что контракт начался с 1 августа, вычет за питание тоже, а кормить начали с 10-го. И, по контракту у меня вычтут 500 рублей из грибов.

– Да, но мы такими делами не занимаемся! – сказал Баранов, но я ему почему-то не поверил.

Ещё в Медвежьегорске я зашёл на почтовое отделение и заказал телефонный разговор со Шлиссельбургом, где жила будущая жена. Мобильные телефоны стали массовыми года через три, до этого мы созванивались по стационарным. Дома была только тёща, строго заметившая в трубку:

– Она, вообще-то, ждёт.

Это добавило мне мрачных мыслей. Меня ждут, а я тут пшёнкой угощаюсь, и перспектив никаких.

На обратном пути водитель “Соболя”, проехав Пиндуши, притормозил у указателя “Захоронение Сандармох” и свернул с шоссе налево.

– Что за захоронение, всё хочу посмотреть, – объяснил он.

В сосновом лесу без подлеска, между деревьев, стояли кресты. Вся эта обстановка производила очень сильное впечатление. Мы разбрелись, читая надписи на крестах, рассматривая фотографии. Постояли у камня с надписью о расстреле 1111 узников Соловков в ноябре 1937 года. Я зашёл в часовню, где лежала поминальная книга. Зная, что у жены были репрессированные предки, я пытался найти их здесь по фамилии – Врублевские. В книге был один Врублевский Франц Викентьевич – как выяснилось потом, не тот, но я записал его данные.

Забегая вперёд – через 15 лет я заехал на Сандармох со своим отцом. Я ничего не говорил ему заранее, просто привёз посмотреть. Его реакция на фамилии и фотографии на крестах была такая же, как и у меня за 15 лет до этого:

– Так это же не евреи?

У него, как и у меня, был стереотип, что при Сталине репрессировали евреев. Корни этого стереотипа в том, что вопрос репрессий мусолят почти всегда евреи. Вопрос “плохого Сталина” поднимают почти только исключительно евреи. Их и правда репрессировали, но уже со второй половины 40-х. А до этого репрессировали они.

Он под сосной лежит, её питая.
Ни ты, ни я не знаем, почему.
Но приняла земля его родная,
В своей земле не скучно одному.

Мне говорят, что я его жалею.
Во мне не жалость – злоба говорит.
Родился русским, умер от еврея,
И умный внук уже не отомстит.

Пускай живёт наследие эпохи.
Своя земля не терпит пустоты.
Его удел – лежать на Сандармохе,
А мой удел – разглядывать кресты.

Окончание следует