Метка: СПбГУ

Если кто знает, что такое контент-маркетинг (я не знаю, и знать не хочу), то вам должен был попадаться в соцсетях Александр Банкин, гуру этого самого контент-маркетинга. Александр Михайлович берётся научить вас на возмездной основе, как правильно рассылать спам по e-mail – чтобы письма попадали во “Входящие”, а не в “Спам”. Он на эту тему ведёт тренинги и семинары, полезные тем, кто не хочет быть подобными герою заметки Как я рассылал спам о поливе, то есть мне.

В 90-х Александр закончил факультет социологии СПбГУ, при этом намеренно не посещая имеющуюся в альма-матер военную кафедру. Причину он объяснял просто: для офицеров призывной возраст до 32 лет, а для рядовых до 27. Вероятность загреметь в армию лейтенантом после военной кафедры СПбГУ Александр, по-моему, оценил неверно – она была близка к нулю. От офицера – выпускника университета в армии больше гемора, чем толку, в отличие от закончившего нормальное военное училище, о чём в военкоматах прекрасно знали.

Тем не менее, Александр пошёл путём уклонения от призыва. К нему домой приходили милиционеры с автоматами.

– Банкин Александр Михайлович здесь проживает?
– Да. Это я! – с вызовом отвечал крупный мужчина лет шестидесяти, с залысиной и животиком.
– Не, батя, нам помоложе надо, – смеялись милиционеры и уходили.

День рождения, когда ему исполнялось 27 лет, Александр праздновал особенно пышно и радостно. Прятаться больше было не надо. Крупным мужчиной, дезориентировавшим всё это время милиционеров, был его отец, Михаил Петрович Банкин.

В лето 1996 года, когда случились теодолитный ход и техническое нивелирование, полагалась также трёхдневная практика по агрохимии. Проходила она в АФИ – Агрофизическом институте на Гражданском проспекте, 14. Мы собрались у нужного кабинета на втором этаже. На соседней двери желтел знак с трилистником. Вскоре появился наш педагог, Михаил Петрович.

– Там работают с радионуклидами, – объяснил он, указав на соседнюю дверь.

Как спортсмен, увлекающийся штангой и гантелями, я оценил руки Михаила Петровича. Несмотря на фигуру, приобретшую заметный живот и давно не видевшую спорта, руки были мощные, сильные. Лысину он закрывал прядью волос сбоку, по-лукашенковски.

В АФИ у Михаила Петровича имелась лаборатория с газовыми хроматографами. Мы анализировали выделение почвой различных газов, в основном диоксида углерода и оксида азота. В советский пузырёк из под лекарств, который комплектовался, помимо винтовой пластиковой крышки, ещё и резиновой крышечкой, засыпалась навеска почвы. В пластиковой крышке предварительно сверлили несколько отверстий. Пузырёк ставился на некоторое время в термостат, почвенная биота делала своё дело, в пузырьке срабатывался кислород и накапливались оксиды. Через дырку в пластмассовой крышке протыкали нижележащую резиновую крышечку иглой шприца, всасывали несколько миллилитров газа, и вкалывали в хроматограф. Мембрана хроматографа, куда тыкали иголкой, тоже была сделана из резиновой крышечки от нафтизина. К хроматографу подключался отдельный прибор – электрический самописец. Миллиметровая бумага медленно тянулась через него, а закрепленный в держателе шариковый стержень рисовал пики:

– Вот это цэ-о-два пошёл… А это эн-о…

Хроматографический анализ может кое-что сказать о почве – например, сколько в ней биоты, и даже какая она. Если в пузырьки с разными почвами добавлять аликвоты раствора глюкозы, а потом следить за эмиссией углекислого газа – это целые диссертации.

Жена Михаила Петровича работала доцентом на нашей кафедре. Вскоре она стала моим научным руководителем, а Михаил Петрович оборудовал в здании на Васильевском острове, где находилась кафедра, отдельный кабинет с хроматографами.

Он уважал кафедральную традицию: везде и всегда пить чай, причём на дистиллированной воде, которой было в избытке – дистилляторы работали с утра до вечера. За чаем рассказывал интересные истории, но больше по научной части. В углероде и его круговороте Михаил Петрович был специалистом, как и академик Москвичёв, сформулировавший в докторской диссертации понятие “второго круговорота углерода”. Плодородие почвы Михаил Петрович определял, в отличие от диванных агрономов, не как “способность почвы производить урожай”, а как “способность почвы воспроизводить органическое вещество”.

За чаем он спросил, откуда мои родители.

– Отец из Обояни.

– Ах, так мы земляки! А я – Короча!

Да, это наши засечные города вокруг Муравского шляха, с непонятным темноволосым деревенским населением.

Михаил Петрович в молодости занимался метанием ядра и молота. Говорят, они так познакомились с женой – он метал молот и ядро, а она их приносила. Что такое ядро в СПбГУ, я знал – приходилось пометать на стадионе Метростроя на Левашовском проспекте. Когда в разговоре с Банкиным я вскользь упомянул Ивана Сергеевича Краснова, тот расплылся в улыбке:

– Это мой друг!

Краснов, скорее всего, тренировал и Дмитрия Медведева, поскольку многие десятилетия был единственным тренером по тяжёлой атлетике в СПбГУ. Мне Краснов как тренер не нравился, потому что высмеивал бодибилдинг, а его формула “6 по 6”, то есть 6 подходов по 6 раз, повторялась и выполнялась, как мантра, всеми его поклонниками. Шесть раз в подходе – это ни то, ни сё, и прямой путь к хроническому спазму мышц: надо делать либо 12+ раз, либо 1-2 раза, а число подходов может быть хоть 30, что я и делал, например. Ну ладно, не будем о спорте.

Михаил Петрович с женой ездили на дачу в Новгородскую область. Нашу Мшинскую я считал заоблачно, иррационально далёкой от города дачей; как можно ездить в Новгородскую на дачу – вообще не понимал.

Как-то мы ехали вдвоём с трёхлетним сыном по “бетонке” А-120 и пересекали Московское шоссе.
– Это Московское шоссе, – сказал я, – по нему можно приехать в Москву.
– А Москва далеко?
– Да, шестьсот километров.
– Дальше, чем Мшинская?
– Да.
Сын ненадолго задумался, и вдруг серьёзно, твёрдо и решительно сказал:
– Спасибо тебе, папа.
– За что?
– Я так долго думал, что же может быть дальше, чем Мшинская. И теперь я знаю, это Москва.

Тем не менее, у Банкиных была ещё и заброшенная дача в Чаще, что примерно так же далеко, как Мшинская, только на машине ехать неудобнее. Каркас дома на участке Михаил Петрович строил в 1986 году.

– Были с друзьями на первое мая, работали под дождём. А тогда как раз туча из Чернобыля дошла. Мы думали, что нам так нехорошо, может курица несвежая…

Мшинскую радиоактивной тучей тоже накрыло, и составители “Экологической карты Ленинградской области” по коммерческим причинам стыдливо сдвигали пятно на никому не нужную станцию с территории садоводств; но, пятно накрыло как раз садоводства. В 1999 году я слушал выступление на конференции “Растение и почва” в СПбГУ друга Михаила Петровича, чудаковатого учёного и мшинского садовода, по поводу рекультивации мшинских почв от радиации.

На кафедре я видел один раз старшего сына Банкина, Петра. Тёмный, с широким лицом, большими глазами и небольшой бородкой, он преподавал в МАИ.

Компьютеры, только недавно тогда появившиеся, Михаил Петрович не любил, пророчил гигантское количество слепых через 20 лет – от мониторов. Поэтому, набор текстов на компьютере для своей докторской диссертации он отдавал на аутсорсинг. Набор текстов в Ворде стоил 5 рублей за страницу – посидев полдня, можно было выколотить из клавиатуры рублей 60, разбирая рукописи. Это были приличные деньги, 10 бутылок молока. За этот заработок я ему очень благодарен. К тому же, Татьяна Александровна, его жена, тоже затеяла докторскую, и работы хватало.

В конце 2001 года из университета я ушёл, защитив магистерскую по органическому веществу почв. Немалый вклад в моё понимание этого предмета внёс Михаил Петрович. Руководителями диссертации были Татьяна Александровна Банкина и академик Москвичёв. Защита стала действительно защитой, ведь Татьяне Александровне я фактически опонировал в вопросе сидератов. Получив “отлично”, я до последнего пугал её, что подам заявление в аспирантуру – Татьяна Александровна категорически не переносила неконтролируемых студентов. Но сам уже знал, что в науку не вернусь – по моральным причинам…

Агрофизический институт ставил полевые эксперименты на Меньковской опытной станции, недалеко от Никольского, Гатчинского района. На электричке ездили до платформы Прибытково. В Меньково были городские пятиэтажки, где жили сотрудники АФИ. В помещении опытной станции тоже можно было пить чай. Большинство диссертаций и выпускных работ нашей кафедры делались на меньковском материале.

В 2004 году мы с сыном ехали на “Москвиче” из Шлиссельбурга на Мшинскую, и проехали через Меньково. Михаил Петрович был на месте. У нас с собой было белорусское печенье.

– А, светящееся, – улыбнулся Михаил Петрович, намекая на повышенное содержание радионуклидов в белорусских почвах, – ну, дай-ка я его…
– У меня с собой дозиметр, – вспомнил я, – может, мы его, того, померяем?
– Нет, надо озолять, – махнул рукой Михаил Петрович, – светиться должна минеральная часть…

В апреле 2013 года кто-то знакомый из АФИ позвонил gyurza2000 и сказал, что Михаил Петрович умер. Дома, за обедом. Похороны на Большеохтинском кладбище.

Сложно объяснять, почему мы не поехали. Коротко говоря, через 12 лет после выпуска из СПбГУ у нас ещё было такое поганое настроение и неприязнь к альма-матер, что мы решали, ехать или не ехать на похороны даже хороших людей. И решили не ехать.

Сейчас 2019 год, а отношение к альма-матер всё такое же.

Во время учёбы в университете я очень пренебрежительно относился к вахтёрам. Не предъявлял пропуск, не отзывался на крики вслед – мол, куда пошёл. Тогда не было электронных пропусков, чисто визуальный контроль. Однажды пытался получить ключ под чужую фамилию.

– Ваша фамилия? – жутко стесняясь, спросила плотно покрытая прыщами девушка-вахтёр.
– Матвеев, – бодро ответил я.
Девушка смутилась ещё больше.
– Извините, но я просто в лицо знаю…

Надо сказать, что реальных тёмных личностей просачивалось через вахту немало, поскольку вахтёр мог и отлучиться в туалет, или ещё куда. Одного мужика поймали, когда он тащил по лестнице копию картины Васнецова, снятую со стены на кафедре. Другого изобличили вопросами – что, мол, он делает на кафедре и кто он.

– Я, это, Катю Лычёву ищу.
Наше поколение ещё знало, кто такая Катя Лычёва, поэтому посетитель был без уважения выдворен.

Некоторое сближение с вахтёрами началось у меня на шестом курсе, в магистратуре, когда я стал жить отдельно от родителей и испытывал большие трудности с тем, чтобы достать пропитание. Друг устроил меня в отдел охраны Петродворцового комплекса СПбГУ. Должность называлась – кинолог 6 разряда. По идее, на эту работу брали со своей собакой, но собаки у меня не было, поэтому взяли так. Работа была по ночам – в восемь вечера на инструктаж, в восемь утра домой. Смена 4 человека, мы обходили все посты охраны в корпусах университета, а их было немало, да и расстояния там большие. Обойдя посты и поболтав с вахтёрами, мы отправлялись спать в тёплое место – как правило, это был подвал Института физики. Зарплата – 600 рублей за 10 смен, то есть 60 рублей за ночь. В 2000 году, в принципе, на 60 рублей можно было сносно питаться один день. Друг, устроивший меня на эту работу, тем временем делал карьеру – из кинологов он перешёл в охранники строящихся корпусов Университета, которые охранял ЧОП, принадлежащий Владимиру Черкесову, брату тогдашнего полпреда. В этот ЧОП друг привёл и меня. В кинологах смены были ночь через две, а в охране сутки через двое – можно совмещать.

Зарплата охранника без лицензии составляла 10 рублей в час, с лицензией – уже 16. Становилось ясно, что надо вкладываться в получение лицензии, а это тогда стоило 3000 рублей – зарплата больше, чем за месяц. Деньги на лицензию я получил от академика Москвичёва, уволившего меня с выходным пособием. Таким образом, к моменту окончания СПбГУ я был лицензированным охранником. И, так совпало, одновременно с окончанием магистратуры поменял и работу. 

В декабре 2001 года я получил магистерский диплом – красный, с отличием, и на следующий же день вышел на новую работу, которая полностью соответствовала уровню образования и квалификации. Имея лицензию на частную охранную деятельность, я стал охранником Некрасовского телефонного узла, который держало ОП “СТАФ”. На узле были и стоячие охранники, и сидящие на постах на вертушках, и я попал на вертушку. Сидеть на вахте и спрашивать у людей пропуска. И эта работа была надолго! Спасибо, Господи, что даёшь искупить нам грехи наши ещё при жизни. От тюрьмы и от сумы не зарекайся. Никогда не презирайте вахтёров.

Смена состояла из девяти человек. Двое на КПП-1, это парадный служебный вход с улицы Некрасова. К ним придавался ещё один дневной охранник для контроля парковки у входа: чтобы всегда было место для машины начальника узла, Леонида Туфрина. Двое охранников находились на КПП-2 – это въездные ворота из проулка, если огибать здание справа. Двое дневных были в клиентской зоне, вход с улицы Чехова: один внизу, чтобы держать очередь на дверях, другой наверху, чтобы давать команды по рации на пропуск партии клиентов. Один дневной в зале для юридических лиц, тоже вход с Чехова. И один старший смены. Всего смен было четыре, работали сутки через трое, кроме дневных, которых называли дневниками. Я жил за городом, в Шлиссельбурге, маршрутка сожрала бы четверть моей зарплаты при работе на пятидневке; поэтому суточное дежурство было предпочтительнее. 

Некрасовский узел являлся базой для группы объектов, которых в Стафе было четыре. Наша группа была номер два. В выделенном коридорчике сидел начальник группы объектов Скулушкин, оставной артиллерист, и его заместитель Попов, военный моряк. Утром они проводили инструктажи, днём могли уезжать по делам и для проверки объектов.

Придя с утра 9 декабря, я попал в смену Мищенко.

Валентин Матвеевич Мищенко напоминал лицом Джорджа Буша, и младшего и старшего  – такой типаж нередко встречается на Кубани, откуда Мищенко и происходил, из района Тамани. Вытянутое лицо, слегка напоминающее павиана – остготы там были или вестготы, я не специалист в антропогенезе. Единственно, когда недавно я прочитал про бесчинства в Уманском НКВД во время Большого Террора, творимые под руководством начальника Рабиновича, и увидел фотку этого Рабиновича – ну вылитый Матвеич по выражению лица.

Среди охранников он слыл не лучшим старшим смены, даже худшим из четырёх – въедливый, занудный, очень активный и угодливый перед начальством, Валентин Матвеевич мог испортить жизнь любому охраннику, который ему не нравился. Не нравились ему, как я вскоре понял, вполне очевидные вещи  – недостаточная дисциплинированность и недостаточная опрятность. Однако, расслабляться он не давал ни на минуту. Моего первого напарника по КПП-2, Саню Лукичёва, Мищенко через месяц выжил с работы, постоянно закладывая начальству. Саня иногда опаздывал на инструктаж, иногда приходил без галстука-регата – Мищенко этого не терпел до бешенства.

Он был артиллерист, подполковник. Высокого роста – метр восьмьдеся семь.

 – Отец мой, Матвей Тарасыч, был два ноль два, – Мищенко показывал рукой рост отца, проводя у себя над головой, – а я вот метр восемьдесят семь…

Старший сын Матвеича был и вовсе около метра шестидесяти пяти. Тогда мне это казалось интересным казусом, но и мой сын, родившийся в период работы на Некрасовском узле, вырос заметно ниже меня. Девушка у него ниже моей жены. Поэтому, иногда я рассказываю известный анекдот про мышей, и в случае Матвеича он тоже подошёл бы.

Мищенко развёлся с женой, которая пыталась заниматься бизнесом с чёрными, из-за чего пришлось продать трёхкомнатную квартиру. Став самостоятельным, он занял в долг десять тысяч долларов, купил себе однокомнатную, и с каждой зарплаты отдавал долг. В связи с этим, рацион Мищенко был крайне скуден, что только усиливало его активность, вкупе с неумеренным курением.

Мищенко дружил с Панкратовым – высоким офицером с усами, классического вида, тоже разведённым и злым на бывшую жену. Причинами развода у многих было изменившееся материальное положение военных в 90-х. Жёны, привыкшие к нормальной жизни в 80-х, политику государства понимать не хотели. Панкратов понемногу выпивал.

 – А, Панкратов у нас ёбарь-алкоголик, – подначивал его Мищенко.

 – Кто с бутылкой дружен, тому х… не нужен, – отвечал вытянувшийся на дежурной кровати Панкратов, смотря в телевизор.

Мы сдавали нормативы по физкультуре на стадионе “Молния” в районе Старой Деревни, и после спортзала пили разбавленный один к двум спирт “Мак-Кормик” на берегу речки с Мищенко и Панкратовым. Ведь я тоже был артиллеристом, лейтенантом после военной кафедры.

 – Кто там у вас начальник кафедры, Трифонов?
 – Да.
 – А заместители у него кто?
 – Андрусевич, Старченко.
 – Старченко… – Матвеич прищуривал глаза, улыбался, и вспоминал, видимо, свою службу со Старченко.

Мищенко тяготило отсутствие автомобиля, в хорошие времена он привык к рулю, ездил много, но машину пришлось продать. Охранники один за одним покупали кто старые Жигули, как я, кто и что-то получше. Осенью Матвеич съездил в отпуск на Кубань, продал родительский дом и купил новую ВАЗ-2104, по тем временам стоившую четыре тысячи долларов. Радовался он сильно. Но охранники жаловались:

 – Я ему говорю: Матвеич, одолжи запаску, ты всё равно на сутках, я тебе завезу. Нет, ни в какую не дал.

Мищенко был прижимист, вещи берёг, экономил там, где это возможно. Рассуждал, как многие советские родители, кому из троих детей что оставит:

 – Дочке будет квартира… младшему сыну будет машина… а старшему будет гараж, – улыбаясь, закруглял он.

От Мищенко я усвоил одну из его любимых поговорок: “Хуем не доебёшь – яйцами не дохлопаешь”.

Некрасовский узел был местом, где начальство присматривалось к новым кадрам, выслушивало мнение старших смен – куда годится охранник. Осенью я перешёл на блатной объект – офис компании RBI на Шпалерной. Это была быстрая карьера, многие засиживались на узле годами. Рекомендация Мищенко, я думаю, сыграла роль.

С Матвеичем мы виделись на новый 2003 год – он возил нас на своей “четвёрке” на корпоратив Некрасовского узла, проходивший где-то в районе Староневского. Праздник был очень душевный, огромное количество водки, мандаринов и бутербродов с икрой. Мы обеспечивали безопасность, но с нами многие хотели выпить, а благодаря хорошей закуске всё это прошло без последствий.

Матвеич приглашал в свою квартиру любовниц, на некоторых из которых жаловался:

 – Всё пристаёт – когда ты на мне женишься… я говорю – иди ты на х…

Он понимал, что квартиру надо сохранять для дочки.

После корпоратива мы не виделись, а потом до меня дошли слухи, что одна из любовниц Матвеича сварилась у него на квартире в ванне до смерти, завели уголовное дело, а ходящего под следствием охранника СТАФ терпеть не стал, несмотря на все заслуги.

Больше я про него ничего не знаю.