Рубрика: Биография

Ходят легенды об украинских бабках, которые сбивают дроны, кидаясь банками с огурцами; я в это не верил и считал за пропаганду, смеясь вместе с аудиторией Юрия Подоляки. Однако, сам оказался как-то в ситуации, когда вместо банки с огурцами пришлось применять ближайший заменитель.

Сидя на южном пляже, относительно пустом, я вдруг понял, что рядом раздается постоянный фоновый звук. Вдали косили траву, но это была не косилка. Звук был противным, типа жужжания, и на таких частотах, которые сразу вызывают негативные эмоции.

В зоне боевых действий я не был, и жужжание дрона не должно было выработать у меня рефлексов, однако ощущение опасности, посреди совершенно спокойной и курортной обстановки, возникло мгновенно.

Оглядевшись, я увидел неподвижно висящий над пляжем дрон, на высоте метров пяти, и над точкой метрах в восьми о меня, то есть вообще рядом. Первой реакцией было подпрыгнуть и поймать дрон, но оказалось высоковато. Я оглядывался в поисках оператора – вокруг никого не было, кто был бы занят управлением.

Рядом под пальмой лежали кокосы, уже пробитые и пустые, они-то и заменили мне банки с огурцами. Надо сказать, что в школе я не любил баскетбол и не играл в него, что теперь сыграло злую шутку – я кидал кокос за кокосом и промазывал. Четыре кокоса ушли на пристрелку, и пятым я надеялся уже попасть, но раздался крик из моря. Ко мне бежал негр по пояс в воде.

Негритянская пара решила поснимать себя, как они целуются в море, но точкой висения дрона почему-то выбрала мое местоположение, а также не взяла с собой пульт управления – дрон был просто подвешен и направлен камерой в море.

Я показал негру резкий жест большим пальцем вниз и крикнул, достаточно зло и агрессивно:

– Down it!

Негр подбежал к своим шмоткам, нашел в них пульт, посадил дрон, и стал несколько возмущённо спрашивать у меня, чем его дрон мне помешал.

– It’s a military production! – кричу я.

– It is not military production! – возражает негр. Его спутница тоже смотрела типа непонимающе.

Можно было бы погасить конфликт, извиниться, поулыбаться, но я ушел с пляжа, делая максимально агрессивное и презрительное выражение лица, чему хорошо научился в России за 45 лет.

Поскольку у меня было сомнение (ну черт его знает, может в цивилизованном мире сейчас принято запускать дроны в непосредственной близости от людей), я опросил несколько знакомых, имеющих дроны, в том числе одного режиссера и пару блогеров. Все они меня поддержали и негра осудили. Около людей никто дроны не запускает, кроме очевидных дебилов, которым по голове давать надо.

Говорят, что дроны получат развитие, и будут чуть ли не пиццу доставлять. Я крайне сомневаюсь, может в городе они и получат, но вот у нас в деревне они х*й развитие получат. Потому что в деревне ружья дома есть. Представляю, если дрон Почты России пролетит мимо моего участка. Потом будут, как почтальон Печкин, жаловаться “Смотрите, что они с нашим дроном сделали! Одни дырочки”.

Ну, и вдогонку про окуней.

Впервые меня поймали за безбилетный проезд в электричке в 1992 году. Контролёры ходили по трое, а главный у них, который выписывал квитанции, был похож на унтера Фенбонга из “Молодой гвардии” Фадеева.

– Как ваша фамилия? – спросил Фенбонг.

– Лунёв, – ответил я.

– Окунев? – переспросил Фенбонг и написал в квитанции “Окунев”.

Наверное, границей начала биологической старости можно признать момент, когда вы впервые задумались о покупке прибора измерения давления. Я вот задумался только сейчас. Хотя, что эти показатели скажут – ну, высокое и высокое, не сбивать же. У моей двоюродной бабушки был аппарат для измерения давления, который говорил голосом, поскольку бабушка была слепая (из-за глаукомы, а глаукома от внутриглазного давления, когда на грядках всё время наклоняешься). Также, у бабушки была коробка с таблетками, которые она знала наощупь. Половина таблеток была для понижения давления, и половина для повышения. Включая аппарат раз в час и заслушав показания, бабушка пила поочередно те и другие таблетки, качаясь таким образом как-бы на качелях. “Вы же взрослый человек, замдекана работали, самой-то не смешно – то выше, то ниже, и всё таблетками?”, спрашивал её я. Она сердилась, видимо намекая, что доживи я до её лет, качался бы так же, или начал бы ещё раньше, поскольку я не работал замдекана.

Вот, видимо, это она права была. Но постараюсь не таблетками, а чередуя алкоголь-кофе.

Старость, на самом деле, у меня подкралась в 44 года, когда дома появился глюкометр. Нужная, наверное, вещь, дисциплинирует. Большую часть жизни я прожил, оказывается, с сахаром выше 10, и очень часто 25. И только сейчас это стало дискомфортным. Но, прибор иметь надо. Нет прибора – вроде и свободным и молодым себя чувствуешь, а скопытиться можно резко в любой момент.

Ночью ругался по телефону, не в первый раз, со старым товарищем по университету. Он был однокурсником моей жены, а погоняло имел по месту жительства – Негр. Жена рассказывает, что когда перед поступлением у них был день открытых дверей (или консультация перед вступительным экзаменом, не помню), Негр немного опоздал, ввалился в аудиторию с “дипломатом” и с таким видом, что она сразу подумала “этот не поступит”. Но, Негр поступил, потому что на почвоведение нужны были мальчики. Какой проходной балл был в те годы, стыдно вспоминать, я-то набрал на 4 балла больше.

Когда стала подходить к концу магистратура, на курсе Негра в пределах кафедры остались только двое студентов: он и моя будущая жена. А место в аспирантуру – одно. Негр был очевидно глупее моей жены, ну вот прямо скажем – он был туповат, хотя может это и не отсутствие ума, а такой ум, но кандидатскую он бы никогда не написал. Однако, Вербицкая тогда совершенно официально повторяла “девочкам в армию не идти”, обозначая гендерные приоритеты при приеме в аспирантуру. Научная руководительница, которая у Негра с моей будущей женой была общая, и которая являлась де-факто завкафедрой, выделяла в студентах только одно главное качество: контролируемость. И, конечно, Негр был полностью контролируем, он в основном мычал и кивал. И в армию не хотел. А моя жена совсем другой человек.

Для неё это была серьёзная личная трагедия, когда ей дали понять, что в аспирантуру, несмотря ни на какие оценки, возьмут Негра. Её отец кандидат наук, лектор, преподаватель, а у Негра просто пьющий бывший военный. Через несколько месяцев ей удалось поступить в аспирантуру в СПбГАУ, и через 4 года стать кандидатом наук. Но в СПбГУ нам давали к.б.н., а в ГАУ – к.с.-х.н., в приличном обществе губу кривят – колхоз, навоз, Лысенко.

А Негр так и не защищался, пересидев аспирантуру, непонятно зачем – не было известно ни одного случая, чтобы нас, биологов-лейтенантов, призывали в армию. Хорошие отношения с нами он сохранил – был даже крёстным у нашего сына и тамадой на свадьбе у сестры. О приглашении тамадой, правда, все пожалели, потому что тупой тамада – это сами понимаете, но Негр брал 100 долларов вместо 300 по рынку. Он вообще позиционировал себя тамадой, чтобы перебороть комплексы – так-то, менее подходящего на роль тамады и представить трудно, но Негр хотел вышибить клин клином. Однажды он пришёл ко мне вечером на смену – а я знал, что в тот вечер у него мероприятие, проведение свадьбы. “Фиаско, фиаско”, повторял он. Со свадьбы в “Конти” его просто выгнали.

На свое 25-летие Негр заказал лимузин, мы ездили по городу и чувствовали себя белыми людьми. Я был без жены, и впервые насмотрелся тогда на танцующих перед тобой на столе совершенно голых девок. С Негром вообще получались хорошие пьянки, я и в Смоленке плавал, утопив все документы и деньги (Негр тогда отдал мне свои сухие штаны, а сам поехал на такси без брюк).

Но вот, когда созваниваемся, а живёт Негр давно под Москвой, мы ругаемся. По поводу отношения к действительности, в основном. Во время короновируса такой лай у нас стоял, хоть выноси – он меня в Бергамо посылал на трупы посмотреть, а я его на три буквы, условно. Вчера из-за Телеграма сцепились. Негр по жизни принципиально пользовался только кнопочными телефонами, ибо для смартфона он туповат. И жене своей смартфоны запрещал, чтобы умной себя не считала. Но, буквально год назад его на работе заставили, под угрозой увольнения, взять смартфон и начать пользоваться Вотсапом. Ну, он начал, такой вот рак на горе свистнул. А Телеграм – нет, выкусите! Телеграм на работе не требуют, значит Негр его ни за что не поставит! А те, кто пользуются Телеграмом – дебилы вообще!

Я, имея ночью время и стараясь тренироваться в полемизировании с тупыми, объяснял преимущества Телеграма, но был перебит в итоге аргументом, возразить на который не смог: “Вот вы пользуетесь Телеграмом, а вам квартиры жгут”.

Была ночь, в квартире Негра спали двое его детей, и на заднем плане я несколько раз слышал голос жены Негра, которая рявкала примерно дословно: “Хули ты орёшь? Нах иди на улицу, и там ори!”. Она вообще деревенская у него, поморка из-под Онеги. Единство и борьба противоположностей.

Помню, мать, которая машину никогда не водила, с возмущением рассказывала эпизод из деревенской жизни. После свадьбы они были в гостях у родителей отца, все выпили, и тут понадобилось ехать на машине в соседнюю деревню. Отец собрался за руль, а мать давай удивляться: как это, мол, ты же выпил? Родственники отца смотрели на неё с недоумением. “Ну он же выпил, как он поедет?”, пыталась объяснить она. На что свекровь пожала плечами со словами: “Но здесь же нет ГАИ!”.

И вот мать, которая машину никогда не водила, удивлялась и пыталась рассказать, какие, мол, странные люди: считают, что пьяным ездить нельзя из-за того, что ГАИ накажет, а не из-за того, что пьяным ездишь хуже. Я помалкивал, не возражая. За рулём я тоже старался не пить из-за возможности быть пойманным ментами. Иногда они останавливали – однажды сразу после полбутылки водки, – но ничего не замечали. Категорически не приемля общественный транспорт последние 20 лет, из-за руля я не вылезал, и машину категорически бросать на ночь где попало не хотел. Приезжая в гости на машине, я всегда пил, стараясь не превысить эквивалент 200 граммов водки – при таком количестве обычно опьянение внешне не заметно.

Нормальный опыт получился уже позже, когда я поездил несколько месяцев за пределами РФ в местах, где дорожное движение было сравнительно интенсивное, с пробками, а ментов категорически не было. И, даже если бы они появились, стоило бы очень дёшево, никакого лишения прав. Тут я стал кататься и после 350 водки, в том числе ночью, и понял важную вещь: выпивши ездить ещё лучше. По совершенно простой причине: алкоголь успокаивает, и едешь умиротворенно. А трезвым остро реагируешь на каждого дебила в потоке, и едешь дёргано. При городской трезвой езде в СПб я через пару километров гарантированно выходил из себя, и ездил резко. А после 350 водки ездишь спокойно.

Говорят, реакция замедляется. Ну, после литра водки может и замедляется, а после 350 эффект успокоения даёт больше пользы, чем вреда – реакция-то нужна как раз при дёрганой езде.

Нет, я понимаю, что бывают переборы типа Ефремова, который планомерно обдалбывается разными веществами, заливает это алкоголем и не в состоянии попасть в полосу. Это безусловно случай, когда человек охуевший и меры не знает.

Также, индивидуальны и дозы. Я пил с якутами и эвенами, и после моих 350 они на работу на следующий день не выходят.

А закон под каждого индивидуально не напишешь. Поэтому и равняют всех под одну гребёнку, как почти во всём. Но, если вы машину никогда не водили, то лучше о пьяной езде никогда не рассуждайте. Я же не рассуждаю о Дне Победы, например. Потому что не воевал никогда.

Посмотрел про обрушения дома в Печоре, и стал вспоминать, как я в этой самой Печоре бывал. В школе, увлекаясь географией, сам проектировал канал из Печоры в Колву, чтобы обводнить Волгу, которая у нас мелеет, как было сказано в учебнике. А при Чичваркине, когда росла Евросеть, где только за счёт Евгения не побывал. Увидел и реку Печору, и одноименный город.

В декабре 2005 мы с электриком выдвинулись в командировку из СПб в Воркуту, с пересадкой в Сыктывкаре. До столицы Коми долетели на Ту-134 с ЮТэйр, и всё было нормально. Дальше полетели на каком-то Ан с пропеллерами, который сильно вибрировал. Я вёз с собой два ведра краски Tikkurila EcoJoker, колерованной в корпоративный цвет Евросети, L301, потому что в Воркуте такого не продавалось. Не совсем поняв систему сдачи багажа в Сыктывкаре (он не при регистрации сдаётся, а пихается в лючки снизу самолёта самим пассажиром, как в междугородном автобусе), с вёдрами краски я в итоге попал в салон самолёта. Стюардесса слегка ругалась, но буквально пару слов, и летел я с вёдрами.

На полпути этого дребезжания с пропеллерами по радио объявили, что Воркута не принимает, садимся в Печоре. Сели, и авиакомпания тут же приобрела нам билеты на поезд СПб-Воркута, который проходил через Печору на следующее утро. Потом в бухгалтерию Евросети я сдал и этот халявный билет на поезд, и первичный на самолёт, и всё оплатили. У Чичваркина вообще воровали жёстко, потому что он добрый был.

Переночевать до поезда поехали в гостиницу, помню печорское такси за 100 рублей – Москвич-412 с шашечками. Такси, кстати, Чичваркин оплачивал тоже. Иногда дороже, чем брал таксист. Я тогда ездил по СПб на Москвиче-2140 (вплоть до 2008 года это основная машина моя была, кормилица), и владельцев 412-х считал лохами.

Далее поехали по тундре, по железной дороге, на том самом курьерском СПб-Воркута. Про саму Воркуту можно отдельно порассказать, но это долго, в принципе можете у Варламова глянуть, а мы работали под Воркутой в Воргашоре – даже в таких шахтёрских посёлках Чичваркин открывал салоны Евросети. Это ему ФСБ велело, для максимизации охвата сотовой связью населения, чтобы следить за быдляком удобнее. А потом то же ФСБ в конфликте с ментами не помогло, типа мы не при делах.

Из Воргашора тронулись в Усинск, тоже интересный город на Печоре, гораздо богаче Воркуты. Поработав там, собрались домой домой 27 декабря. На вокзале Усинска я попал в такую непонятку: бродил по пустому вокзалу, зашёл и на галерею второго этажа. Народу никого, тут решительным шагом подходит ко мне проститутка (я ее краем глаза давно приметил) – в юбке такой короткой, что задницу не полностью закрывает (а дело зимой), колготки развратные, сапоги высокие в стиле садо-мазо, полушубочек – ну чисто типаж с трассы, и лицо пропитое, хотя молодое. Подходит, и начинает орать на меня, хули я тут по вокзалу хожу. Я сам злой был после работы, плюс шок от того, что проститутка так себя ведёт, разрыв шаблона. Чуть не сцепились, а потом выяснилось, что проститутка – начальница вокзала Усинска.

Добрались с Усинска до главной дороги, поезд Воркута-СПб шёл два дня, и расчитывали 30 декабря быть дома. Подарки родным купить, денег было много, с командировки-то. В Усинске ещё прикупили свежих песцовых шкур у местных (на оленях приезжали), по 500 рублей за песца, невыделанные и в крови ещё. Потом в Питере на Уральской выделывал. Сели в поезд, едем, горячее питание подали – эскалоп с пюре, электрик пиво достал, лёг на купейной полке, блаженство на лице у него. И тут звонок по телефону.

Начальство звонит и спрашивает, где мы. Я говорю, ну, в поезде. Нет, где вы едете. Микунь проехали? Я вышел в коридор, всматриваюсь в темноту и думаю, проехали ли мы Микунь. А Микунь – это отворот на Сыктывкар, там километров сто, что ли.

И вот выясняется, что до Нового года надо ещё одну точку Евросети успеть открыть, в Сыктывкаре. Я чувствую, что Новый год с родными накрывается, и начинаю на начальство орать. Начальство заверяет, что они организуют так, что Новый год будем дома. Хоть такси за нами в Сыктывкар пришлют за счёт Чичваркина, но будем.

Иду я к проводнице, выясняю, где мы. Микунь, конечно, проехали. Следующая остановка – Сольвычегодск. Звоню начальнику и говорю: Миша, сейчас ночь, а до Сыктывкара от Сольвычегодска 500 километров, и поездов обратных нет. А Миша говорит: пох, выходите, возьмёте до Сыктывкара такси.

Вылезли мы в темноту, Сольвычегодск это деревня конечно, и берём такси шикарное – ГАЗ-24. Сторговались за 4000 рублей до Сыктывкара (Чичваркин потом оплатил). Про ездку эту можно отдельно написать, но долго. У Волги расход оказался на 100 километров 30 литров, а не 15, как обычно. И, на полпути обсохли. Декабрь, ночь, тайга, машин нет. До заправки вроде километров пять. Таксист взял канистру и ушёл. Два часа его не было, машина изнутри льдом покрылась, но мы выжили.

В Сыктывкаре обогрелись пару часов в гостинице, как раз к 8 утра, и пошли новую точку открывать. В таком по местным меркам небоскрёбе, а документы на аренду точки я видел – собственником небоскреба был Торлопов, сын Торлопова, который тогда главой республики был. В те времена такая коррупция разрешалась, небоскрёбами взятки брать. Сейчас строже, стараются на третьих лиц оформлять, чтобы фамилия другая.

И, на 30 декабря начальство взяло нам билеты на самолеты, через Внуково (как взяло, непонятно – билетов не было в продаже перед НГ, мы везде спрашивали, но во всесильность Чичваркина верили). Прилетел, ещё успел подарки купить – жене видеокамеру, себе коньяка хорошего. А в первых же числах 2006 года нездоровая канитель в Евросети началась – приехал из Москвы безопасник по фамилии Иноземцев, стал трясти начальство наше за перерасход денег. Ну, начальство наше послетало всё. А нам не было ничего, и деньги выплатили сполна, но жизнь сытая пошла на нет тогда сходить, конечно. А через пару лет и Чичваркин улетел, как Карлсон, и стало вовсе не интересно. Я из Евросети уходил в 2007, потом в 2010 обратно взяли, перекантоваться между проектами, и за этот период даже корпоративный аккаунт мой не удаляли. Но, Печору повидал, Воркуту повидал, мурманские всякие города, не говоря о новгородских и псковских – грех жаловаться.

В 2008 году мы с товарищем, довольно тяжко работая агроменеджерами среднего звена, получили однажды ближе к вечеру окно в работе, минут сорок. И, отправились пройтись, просто погулять в тишине, на станичное кладбище.

Годы были мирные, но даты жизни на памятниках зачастую пугали – было много полегшей молодёжи. До сих пор помню ростовой памятник парню 20 лет по фамилии Рева, такие в СПб у криминальных авторитетов стоят. Таких Рев там много было.

Вернувшись к себе в тепличное хозяйство, я поделился этим с тётками-тепличницами.

– Ах, Андрей Иванович, это ж они на мотоциклах…

Мотоциклы уносили жизни молодёжи куда побольше, чем просто наркотики и алкоголь, хотя конечно – кто же ездит в станице на мотоцикле не под наркотиками, или хотя бы под алкоголем.

Лично я тогда из мотоциклетного опыта имел только мопед “Рига-13”, с которого разок падал в повороте. Про этот мопед описано в моей заметке “Мопед”, кто читает давно. Однако, на “Риге” я никогда не ездил пьяным, да и не разгонишься на ней больше 40 км/ч.

В прошедшем 2023 году вышло так, что пришлось мне освоить и более мощную мототехнику, и удивительное открытие я сделал для себя. Кайф, один из величайших в жизни – это езда пьяным на мотоцикле, ночью.

Да, опасно. Да, рулить уметь надо. Да, на кладбище оказаться можно. Но кайф это один из самых мощных.

В десятом у нас была классной математичка Валентина Сергеевна Болмосова. Вела она у меня математику уже шестой год, и всё больше мне не нравилась – как-то насмешливо на меня смотрела. В шестом классе хвалила за способности к вычислениям в уме. В седьмом я пропустил начало алгебры, а поскольку сидел на задней парте со зрением 0,1-0,2, с доски ничего не видел. По учебнику разобраться не смог, и в четверти выходило два. Болмосова оставила меня после уроков и села рядом.

– Андрей, что тебе непонятно?

– Многочлены, – ответил я и практически зарыдал.

– Успокойся, – сказала Болмосова и за пять минут объяснила мне, как это можно умножать и складывать буквы. Четвертную исправили на три, а дальше всё вернулось в свое пятерочное русло.

Однако, насмешливый взгляд Валентины Сергеевны меня смущал. Окончательно она меня разозлила, когда в начале десятого класса я случайно задел достоинство химички, которая потребовала моего исключения из школы. Болмосова пришла к химичке за меня заступаться, они беседовали на перемене у доски, и я слышал некоторые аргументы математички:

– А он, скорее, меланхолик…

Что?! Кто!? Я – меланхолик? Еще с четвертого класса, когда руководительницей у нас была увлекающаяся психологией историчка, мы знали, что все меланхолики – лохи, самый худший тип. Нормальные пацаны все сангвиники. Слегка похуже флегматики. Холерики, конечно, психи. А меланхолики самый отстой. И вот тебя берут и туда записывают.

Хотя перед химичкой Болмосова меня отстояла, меланхолика я ей не забыл и теперь посматривал зло. Наступило 23 февраля, тогда еще будний день, когда поздравляли мальчиков и дарили подарки. Каждому мальчику классная организовала индивидуальный подарок, не похожий на остальные, и обьявила:

– Все подарки – со смыслом!

И хитро посмотрела на меня.

Мой подарок был, и прямо, не похож на другие – у всех были какие-то предметы типа игрушек или полезных мелочей, а у меня – книга. С толстыми страницами из картона, яркими иллюстрациями, для младшего школьного возраста. На каждой странице было по абзацу, а содержала книга короткий рассказ о лосе.

Сюжет заключался в том, что лось, который был очень добрым, и это несколько раз подчёркивалось в тексте, не мог отказать просителям пожить у него на рогах. Различные мелкие зверушки пользовались лосем, как домом, сидя и ездя у него на рогах, а также выводя там потомство. Лось это всё терпел, число зверушек росло, и размеры их увеличивались. Ближе к кульминации на рога к лосю устроился жить сам медведь, и лось не отказал.

Не отказал, но раздался хруст, и рога отвалились, вместе со всеми обитателями. А лось сказал:

– Извините, я и забыл, сегодня тот день, когда все лоси раз в году сбрасывают рога.

Тогда я только пфыкнул от подарка математички. “Со смыслом”, блин. На что это вы намекаете? Мало того, что меланхолик, так еще и лось? Ну хорошо, хоть добрый. Наверное, я добрый. Рога вот как-то не очень по-пацански…

Мы всё же в детстве видим себя такими, как хотим видеть, похожими на любимых героев кинофильмов, что ли. А взрослые, кто поумнее (таких очень мало), всё-таки видят нас, как есть.

Да, идёшь по жизни, как по лесу, и не можешь отказать. Ну как откажешь, это же зверушка, тварь божья. А они всё крупнее и крупнее. “Он же держит? Давай, грузи ещё!”. Ну а потом, рано или поздно, хрусть.

И что-то этот хрусть стал происходить у меня всё чаще и чаще.

Двух лет не прошло с реанимации, а уже и кофе дую чашками по 800 мл, и вино, и пиво. Выпил литр светлого, открыл тёмное, и вспомнил, как сам варил пиво.

Об этом периоде напоминают весы, стоящие сейчас в комнате, на них отвешивал (как говорят у нас на юге, “важил”) разные виды солода. Делал только тёмное пиво, обычно брал 3 простых солода, и 2 жжёных. Сусло должно было бродить. А бродило оно в большой банке на 12 л с гидрозатвором.

На крышке банки было сделано углубление, куда наливалась вода, а посреди углубления была пимпочка с колпачком, через который воздух из банки булькал в воду, налитую в углубление в крышке. Такая конструкция хорошо себя показала при изготовлении браги для самогона. Булькало на ура.

Однажды, придя с работы, я обнаружил, что в углублении в крышке банки отсутствует вода – гидрозатвор был слит, и сусло непосредственно сообщалось с атмосферой, что неизбежно вело к порче качества. Я пришёл в ярость, и наехал на сына – ну кто, кроме школьника и его приходящих друзей, мог баловаться с моей банкой и слить гидрозатвор? Сын оправдывался, но я не поверил.

Однако, зря не поверил. Через несколько дней я сам увидел удивительное физическое явление. Или физико-биологическое. Бродящее в банке сусло, будто подросток, всасывающий через трубочку Колу во “Вкусно и точка”, всасывало воду из гидрозатвора в себя. Вот, одним движением. Ей-богу, не вру, сам видел, а увидел, услышав звук. Банка (стеклянная толстого стекла) стоит, в ней образуется разрежение, и она втягивает в себя воздух, вместе с водой гидрозатвора.

Поэтому, изготовление тёмного пива дело очень непростое, за это его и уважаю.

Во дворе СПбГУ есть кирпичное здание “жё-де-пом” (в 90-х я прочитал его название с рукописного объявления, и воспринимал как “ж/д пом”, а потом узнал, что это калька с французского, типа “здание для игры в мяч”), постройки XVIII века. На здании висит мемориальная доска, что в нем в 1896 году была принята первая радиограмма Поповым, его прибором.

В советское время здесь была кафедра физкультуры ЛГУ, а на третьем этаже – небольшой зал тяжёлой атлетики, где тренировались и Иван Солоневич, и Дмитрий Медведев, и я.

В 1995-1996 годах народу в зале было мало. В первой половине дня, на большом перерыве, можно было тренироваться в одиночестве. А вот если прийти после 4-й пары, в 17:30, человека 3-4 в зале присутствовало. И это были, почему-то, не студенты. Нет, студенты тоже бывали – один-два завсегдатая, как, например, Дима Г. с пятого курса юрфака – сплошные сухие мышцы. Приходили бывшие студенты, иногда лет за 30, которые привыкли в этот зал ходить ранее.

Меня 18-летнего они воспринимали, как пустое место, да и я старался не подавать виду, что слушаю их разговоры: кого где убили, кого закопали, у кого какие бабки отжали, а кто достаточно о*уел, чтобы с ним разобраться. При этом разговоры начисто были лишены быдлячьего пафоса и проходили в академическом, интеллигентном стиле – в советское время в ЛГУ тупых не брали, и выпускали людей подготовленных.

Поэтому, когда в СПб сейчас судят выпускника филфака СПбГУ Каштелло за убийства в 90-х в составе ферганской группировки, я всё вглядываюсь в фото и пытаюсь вспомнить, не тот ли это мужчина, который просил подстраховать его при жиме лёжа, в 1996 году.