Рубрика: Биография

В шлиссельбургской реанимации был сотрудник по имени Денис, который готовил растворы и ставил капельницы. Работал он сутки через трое, а в остальные смены за капельницы отвечали разные бабы.

– Я единственный, кто всё делает по правилам, должен вас предупредить, – говорил Денис.

И, он не обманывал, потому что делать по правилам оказалось не так и просто. Если вам назначено в день накапать восемь бутылок, от физраствора до антибиотиков, через эпидуральный катетер и у ключицы, а может и третий на руке, в смену Дениса эти бутылки гарантированно были бы выкапаны. В бабские смены вполне могло быть не выкапано ничего. Капельница зачастую перестаёт капать, за ней надо следить. По факту за ними почти не следили, а одна баба, было ощущение, что вообще не понимает, что это за капельницы такие. Зарплата у медсестёр была больше 100 т.р., прямо на смену приходили с чемоданами, после работы лететь в Турцию. При мне одна новенькая очень молодая медсестра, работавшая второй месяц, благодарила старшую, что за первый месяц у неё вышло 90 т.р. Была там одна более-менее, Наташа, но она капельницами не занималась.

С Денисом я поделился тоской по Кока-Коле. Мне пытались сбить сахар с 28 хотя бы до 10, а за 6 дней смогли только до 14. Жутко ломало и хотелось Кока-Колы – не Zero, а настоящей, с сахарком.

– Честно говоря, я никогда Кока-Колы не пил, – сказал Денис, – но насколько я знаю, это сироп.

– Почему сироп?

– Исходя из содержания сахара.

Тут я понял, что пил всю жизнь сироп, а ведь его полагается разбавлять. И сейчас, через пару лет, пью её в варианте без сахара, но всё равно разбавляю водой вдвое. В России лучшая кола это “Добрый”, вкуснее импортных кока-кол (особенно плохи, почему-то, казахстанские). Разбавляешь вдвое, и вкусная. Потому что сироп.

Вспоминаю начало нулевых годов, когда попал на рынок труда, и что там происходило.

Огромное количество молодёжи годов рождения с 1975 по 1985, когда рождаемость была высокая, хотели работать на престижных работах и достойно зарабатывать. Это была основная мотивация, и советское воспитание о поднятой целине, Павке Корчагине и прочем самоубивании – ради великого государства рабочих и крестьян, прихода коммунизма – уже не работало, государство об этом не просило, а коммунизм не пришёл наверняка и точно.

Все 90-е годы закрывались заводы и разваливались колхозы – а то, что открывалось вместо развалившегося, организовывалось по современным технологиям и требовало значительно меньше людей.

Вместе с тем, росла доля молодёжи с высшим образованием. Из нашего школьного выпуска 1995 года поступило в вузы 96% выпускников. Фетишизм советских людей в отношении высшего образования имел оправдание ещё годах в 50-х, от силы в первой половине 60-х, когда специалист с высшим образованием был более-менее редок, подготовлен на совесть, получал более-менее нормально, а на стипендию аспиранта можно было прожить с семьей. Уже в 70-х высшее образование перестало быть ценностью само по себе, а годилось только для действительно способных людей, которых было меньшинство. Однако, советские мамки продолжали мечтать о высшем образовании для своих совершенно непригодных к образованию чад. В результате было наклёпано огромное количество негодных не только специалистов, а и преподавателей, и научных кадров, которые к 80-м стали полностью доминировать в системе образования и науки, продолжая продуцировать себе подобных, то есть преимущественно негодных, и до сего дни.

К нулевым годам ни на заводы, ни поднимать целину молодёжь была не нужна, потребность в кадрах в промышленности и сельском хозяйстве резко сократилась. Стала развиваться стройка, но туда образованная молодёжь идти не хотела, потому что их науськивали советские мамки: “Для того ли ты получал высшее образование, чтобы кирпичи класть!”. Поэтому, вместо нашей молодежи приходилось завозить мигрантов.

Так кем работать-то? В науке и образовании работа не пыльная, но платят мало. Бюджетникам вообще тогда платили мало. Требовались, более-менее, водители. Но опять же, “Для того ли ты получал высшее образование, чтобы баранку крутить?”.

В общем, шли они все в менеджеры. Целая страна менеджеров. Сам, не буду скрывать, тоже на таких должностях года три поработал, но уже в возрасте за тридцать, потому что не было другой работы, а стройку перестал физически тянуть с необходимой скоростью. Противно было жутко, менеджером себя ощущать. Понимать, что ничего не производишь, никакого материального результата от себя не оставляешь. Зато родителям радость: соседям рассказать, что сын не охранник, не работяга на стройке, а менеджер. Если смотреть, из какой работы в жизни больше чего вынес, то в плане взаимоотношений с людьми это работа охранником, а в плане практических навыков работа строителем, отделочником и рабочим. В плане взаимоотношений с растениями, конечно, работа агрономом.

В общем, конкурировать за рабочие места со сверстниками в нулевых было бесполезно: побеждал тот, кто больше о себе наврёт, и наглее себя ведёт. Сейчас очень радуюсь, что для меня такие времена позади: со спокойной совестью лучше умру с голоду, чем пойду на любую наёмную работу.

В 90-х был провал рождаемости, и 20-летним в 10-х годах стало проще,чем нам. В нулевых был рост рождаемости, поэтому нынешним 20-летним уже не очень. Ну, а через 20 лет молодёжи совсем просто будет, наверное. Если в войне с роботами полностью уничтожат роботов.

В курском дворе на углу улиц Марата и Радищева, напротив главпочтамта (на месте разрушенной Сретенско-Фроловской церкви), есть кирпичные гаражи. Крайний справа гараж в 80-х принадлежал Ибрагиму Султановичу Темирбулатову, пожилому кавказскому деду.

Темирбулатов был, скорее всего, чечен; не особо приветливый, зачастую он покрикивал на детей во дворе, а гуляли мы всегда без взрослых.

Однажды летом 1984 года Темирбулатов поманил меня пальцем и зазвал в свой гараж. В нём было темно и таинственно.

– Андрей, я уже стар, и хочу, чтобы после меня что-то осталось. Поэтому, я сделаю тебе подарок.

Антураж был создан таинственно-торжественный, пробуждая ощущение какого-то сказочного кино, где древний старец передаёт свои знания, или меч-кладенец, молодому перспективному воину.

Темирбулатов взял с полки и вручил мне небольшой деревянный чемоданчик, с ручкой и замками. Вручил так, будто в этом чемодане весь накопленный его поколением багаж, материальный и нематериальный.

– Спасибо, Ибрагим Султанович, – сказал я.

Темирбулатов кивнул и выпроводил меня на улицу, где в палисаднике посреди двора я смог изучить подарок.

На чемодане было написано “Набор юного столяра”. Если его открыть, на крышке была приклеена этикетка с перечнем инструмента, который входит в набор, и перечень довольно неплохой.

Но, чемодан был абсолютно пуст. Ни малейшего инструмента, а пустые выемки и формы под инструмент занимали пространство так, что использовать пустой чемодан под другие вещи тоже было нельзя.

Больше никогда чечены подарков мне не дарили. Может, это и хорошо. Иногда думаю о смысле того темирбулатовского подарка, и не исключено, что он очень глубокий.

Потом, возможно ещё при Дурове, функция “Заметки” из ВКонтакте исчезла или спряталась, а я в 2007 году вовсю писал заметки ВКонтакте, первой своей соцсети (ЖЖ был очень тяжёл по трафику, примерно вдесятеро – дебильные программисты, а мегабайты были платные). Осенью 2007 года помню, опубликовал заметку “Лопата forewer”.

Тогда я работал рабочим на стройках, но общественное мнение диктовало, что надо найти работу “интеллектуальную”. Закончил курсы сметчиков. Среди строителей ходили слухи, что сметчик получает 10% от сметы. Как раз тогда Фонтанка опубликовала смету на питерскую дамбу – 4 млрд. долларов, что ли. Я понял, что 400 млн. долларов мне не помешают, и пошёл на сметчика. По окончании курсов дал объявление на Авито, что ищу работу, зарплату хочу 18 т.р. в месяц (на стройках я получал 25, но интеллектуальная работа, в моем понимании, должна была стоить дешевле).

По объяве сразу стали звонить и приглашать. Первым местом была контора сына тогдашнего вице-губернатора Виролайнена, которая являлась монополистом по горизонтальному бурению. Меня провели по офису и познакомили со всеми сотрудниками. Надо сказать, до этого я работал охранником в офисе RBI, и эти офисные жители с зарплатой впятеро-вдесятеро больше, чем у меня, казались небожителями. И тут предложили войти в их компанию на равных. На следующий день я должен быть приступить к работе, но решил не идти.

Вторым местом была компания, располагавшаяся в квартире на Фурштадтской. В квартире была ванная, кроме меня в “офисе” находилась только одна молодая женщина, которую я сразу заинтересовал, директор же набегал временами. Я провёл там день, прошёл испытательный срок, на следующий день должен был выйти на работу. Но, решил не ходить. Молодая женщина оборвала мне телефон, но я не брал трубку. Кстати, из конторы Виролайнена не звонили вовсе, когда я не вышел.

Далее я объявление с Авито убрал, списал расходы на образование в убытки (курсы были платными, и я брал на их оплату кредит) и вернулся на стройку шпаклевать стены и махать лопатой. Я понял, что не могу работать в офисе и с офисными.

Спустя годы я завёл свою фирму, которая сейчас потихоньку загибается (весенние заказы определят будущее), но организовал работу крайне специфически, ничего похожего на офисный труд даже для меня, директора.

К чему я это начал, в последнее время меня буквально за шкирку запихнули поработать в иностранную компанию, где менеджмент молодёжь 20+. Планёрки, видеочаты, вся эта англоязычная терминология. Надо что-то умное вякать на планёрках. Это для меня крайне трудно. Всё-таки, работа в команде предполагает определенный склад психики. У меня такого нет начисто. И в 2007 году не было.

Смотрю “Охота на тигра” Масленникова, и вспоминаю. Когда у меня умер дед по матери (ему было 57 лет), все были в шоке. Потому что на нём держалось всё: семьи, подсемьи, 5 внуков, а главное – коммуникации между родственниками. Он был, как бы, ядром.

Я пришёл из школы (бывшая гимназия Императорского человеколюбивого общества на Крюковом канале, где учился до революции акад. Лихачев) домой на Декабристов (Офицерская), дом 46 (почти напротив нынешней 3-й сцены Мариинки, а тогда стадиона Лесгафта). Матери (она была в декрете) дома не было, и я ждал во дворе.

Вскоре мать появилась. Она катила коляску (лёгкую коляску, где дети больше сидят, а не лежат) с сестрой. Тогда были дубовые колёса, не на подшипниках, а на втулках. Грохот колёс раздавался по всему двору-колодцу.

Мать везла коляску резко, и как-то странно. Я, со своей привычной придурковатой улыбкой, вышел ей навстречу. И, улыбался. Мать резко выдохнула:

– Дедушка умер.

Не буду скрывать, наверняка Роман Генн (враг России) из Лос-Анджелеса это заскринит, но при этих двух словах я пустил струйку в штаны. Могу сказать откровенно, что энурезом я не страдал после года никогда. Знаю по общению со знакомыми и родственниками, что дети ссутся чуть ли не до пяти лет. Некоторые и до 18, чтобы от армии откосить. Я всегда был в этом плане чемпион с крепкой простатой, который не ссался никогда. И это, при словах “Дедушка умер”, единственный случай.

Потому, что очень большую роль он в нашей жизни играл. Мне уж потом рассказывала родня из других городов, как дед реагировал на сообщения моей многодетной матери “я в роддоме, приезжай”. Напрягался, но приезжал. Помогать зятю.

И вот, когда дед умер, я с год где-то, каждый вечер засыпая, мечтал: дед не умер, он вернётся. Как Шерлок Холмс после схватки с профессором Мориарти и падения с Рейхенбахского водопада. Явится, загримированный, а бабушка (она была в шоке, и умерла через год, ей было 58 лет) обрадуется, как миссис Хадсон.

Но, Конан Дойль есть Конан Дойль.

Ходят легенды об украинских бабках, которые сбивают дроны, кидаясь банками с огурцами; я в это не верил и считал за пропаганду, смеясь вместе с аудиторией Юрия Подоляки. Однако, сам оказался как-то в ситуации, когда вместо банки с огурцами пришлось применять ближайший заменитель.

Сидя на южном пляже, относительно пустом, я вдруг понял, что рядом раздается постоянный фоновый звук. Вдали косили траву, но это была не косилка. Звук был противным, типа жужжания, и на таких частотах, которые сразу вызывают негативные эмоции.

В зоне боевых действий я не был, и жужжание дрона не должно было выработать у меня рефлексов, однако ощущение опасности, посреди совершенно спокойной и курортной обстановки, возникло мгновенно.

Оглядевшись, я увидел неподвижно висящий над пляжем дрон, на высоте метров пяти, и над точкой метрах в восьми о меня, то есть вообще рядом. Первой реакцией было подпрыгнуть и поймать дрон, но оказалось высоковато. Я оглядывался в поисках оператора – вокруг никого не было, кто был бы занят управлением.

Рядом под пальмой лежали кокосы, уже пробитые и пустые, они-то и заменили мне банки с огурцами. Надо сказать, что в школе я не любил баскетбол и не играл в него, что теперь сыграло злую шутку – я кидал кокос за кокосом и промазывал. Четыре кокоса ушли на пристрелку, и пятым я надеялся уже попасть, но раздался крик из моря. Ко мне бежал негр по пояс в воде.

Негритянская пара решила поснимать себя, как они целуются в море, но точкой висения дрона почему-то выбрала мое местоположение, а также не взяла с собой пульт управления – дрон был просто подвешен и направлен камерой в море.

Я показал негру резкий жест большим пальцем вниз и крикнул, достаточно зло и агрессивно:

– Down it!

Негр подбежал к своим шмоткам, нашел в них пульт, посадил дрон, и стал несколько возмущённо спрашивать у меня, чем его дрон мне помешал.

– It’s a military production! – кричу я.

– It is not military production! – возражает негр. Его спутница тоже смотрела типа непонимающе.

Можно было бы погасить конфликт, извиниться, поулыбаться, но я ушел с пляжа, делая максимально агрессивное и презрительное выражение лица, чему хорошо научился в России за 45 лет.

Поскольку у меня было сомнение (ну черт его знает, может в цивилизованном мире сейчас принято запускать дроны в непосредственной близости от людей), я опросил несколько знакомых, имеющих дроны, в том числе одного режиссера и пару блогеров. Все они меня поддержали и негра осудили. Около людей никто дроны не запускает, кроме очевидных дебилов, которым по голове давать надо.

Говорят, что дроны получат развитие, и будут чуть ли не пиццу доставлять. Я крайне сомневаюсь, может в городе они и получат, но вот у нас в деревне они х*й развитие получат. Потому что в деревне ружья дома есть. Представляю, если дрон Почты России пролетит мимо моего участка. Потом будут, как почтальон Печкин, жаловаться “Смотрите, что они с нашим дроном сделали! Одни дырочки”.

Ну, и вдогонку про окуней.

Впервые меня поймали за безбилетный проезд в электричке в 1992 году. Контролёры ходили по трое, а главный у них, который выписывал квитанции, был похож на унтера Фенбонга из “Молодой гвардии” Фадеева.

– Как ваша фамилия? – спросил Фенбонг.

– Лунёв, – ответил я.

– Окунев? – переспросил Фенбонг и написал в квитанции “Окунев”.

Наверное, границей начала биологической старости можно признать момент, когда вы впервые задумались о покупке прибора измерения давления. Я вот задумался только сейчас. Хотя, что эти показатели скажут – ну, высокое и высокое, не сбивать же. У моей двоюродной бабушки был аппарат для измерения давления, который говорил голосом, поскольку бабушка была слепая (из-за глаукомы, а глаукома от внутриглазного давления, когда на грядках всё время наклоняешься). Также, у бабушки была коробка с таблетками, которые она знала наощупь. Половина таблеток была для понижения давления, и половина для повышения. Включая аппарат раз в час и заслушав показания, бабушка пила поочередно те и другие таблетки, качаясь таким образом как-бы на качелях. “Вы же взрослый человек, замдекана работали, самой-то не смешно – то выше, то ниже, и всё таблетками?”, спрашивал её я. Она сердилась, видимо намекая, что доживи я до её лет, качался бы так же, или начал бы ещё раньше, поскольку я не работал замдекана.

Вот, видимо, это она права была. Но постараюсь не таблетками, а чередуя алкоголь-кофе.

Старость, на самом деле, у меня подкралась в 44 года, когда дома появился глюкометр. Нужная, наверное, вещь, дисциплинирует. Большую часть жизни я прожил, оказывается, с сахаром выше 10, и очень часто 25. И только сейчас это стало дискомфортным. Но, прибор иметь надо. Нет прибора – вроде и свободным и молодым себя чувствуешь, а скопытиться можно резко в любой момент.

Ночью ругался по телефону, не в первый раз, со старым товарищем по университету. Он был однокурсником моей жены, а погоняло имел по месту жительства – Негр. Жена рассказывает, что когда перед поступлением у них был день открытых дверей (или консультация перед вступительным экзаменом, не помню), Негр немного опоздал, ввалился в аудиторию с “дипломатом” и с таким видом, что она сразу подумала “этот не поступит”. Но, Негр поступил, потому что на почвоведение нужны были мальчики. Какой проходной балл был в те годы, стыдно вспоминать, я-то набрал на 4 балла больше.

Когда стала подходить к концу магистратура, на курсе Негра в пределах кафедры остались только двое студентов: он и моя будущая жена. А место в аспирантуру – одно. Негр был очевидно глупее моей жены, ну вот прямо скажем – он был туповат, хотя может это и не отсутствие ума, а такой ум, но кандидатскую он бы никогда не написал. Однако, Вербицкая тогда совершенно официально повторяла “девочкам в армию не идти”, обозначая гендерные приоритеты при приеме в аспирантуру. Научная руководительница, которая у Негра с моей будущей женой была общая, и которая являлась де-факто завкафедрой, выделяла в студентах только одно главное качество: контролируемость. И, конечно, Негр был полностью контролируем, он в основном мычал и кивал. И в армию не хотел. А моя жена совсем другой человек.

Для неё это была серьёзная личная трагедия, когда ей дали понять, что в аспирантуру, несмотря ни на какие оценки, возьмут Негра. Её отец кандидат наук, лектор, преподаватель, а у Негра просто пьющий бывший военный. Через несколько месяцев ей удалось поступить в аспирантуру в СПбГАУ, и через 4 года стать кандидатом наук. Но в СПбГУ нам давали к.б.н., а в ГАУ – к.с.-х.н., в приличном обществе губу кривят – колхоз, навоз, Лысенко.

А Негр так и не защищался, пересидев аспирантуру, непонятно зачем – не было известно ни одного случая, чтобы нас, биологов-лейтенантов, призывали в армию. Хорошие отношения с нами он сохранил – был даже крёстным у нашего сына и тамадой на свадьбе у сестры. О приглашении тамадой, правда, все пожалели, потому что тупой тамада – это сами понимаете, но Негр брал 100 долларов вместо 300 по рынку. Он вообще позиционировал себя тамадой, чтобы перебороть комплексы – так-то, менее подходящего на роль тамады и представить трудно, но Негр хотел вышибить клин клином. Однажды он пришёл ко мне вечером на смену – а я знал, что в тот вечер у него мероприятие, проведение свадьбы. “Фиаско, фиаско”, повторял он. Со свадьбы в “Конти” его просто выгнали.

На свое 25-летие Негр заказал лимузин, мы ездили по городу и чувствовали себя белыми людьми. Я был без жены, и впервые насмотрелся тогда на танцующих перед тобой на столе совершенно голых девок. С Негром вообще получались хорошие пьянки, я и в Смоленке плавал, утопив все документы и деньги (Негр тогда отдал мне свои сухие штаны, а сам поехал на такси без брюк).

Но вот, когда созваниваемся, а живёт Негр давно под Москвой, мы ругаемся. По поводу отношения к действительности, в основном. Во время короновируса такой лай у нас стоял, хоть выноси – он меня в Бергамо посылал на трупы посмотреть, а я его на три буквы, условно. Вчера из-за Телеграма сцепились. Негр по жизни принципиально пользовался только кнопочными телефонами, ибо для смартфона он туповат. И жене своей смартфоны запрещал, чтобы умной себя не считала. Но, буквально год назад его на работе заставили, под угрозой увольнения, взять смартфон и начать пользоваться Вотсапом. Ну, он начал, такой вот рак на горе свистнул. А Телеграм – нет, выкусите! Телеграм на работе не требуют, значит Негр его ни за что не поставит! А те, кто пользуются Телеграмом – дебилы вообще!

Я, имея ночью время и стараясь тренироваться в полемизировании с тупыми, объяснял преимущества Телеграма, но был перебит в итоге аргументом, возразить на который не смог: “Вот вы пользуетесь Телеграмом, а вам квартиры жгут”.

Была ночь, в квартире Негра спали двое его детей, и на заднем плане я несколько раз слышал голос жены Негра, которая рявкала примерно дословно: “Хули ты орёшь? Нах иди на улицу, и там ори!”. Она вообще деревенская у него, поморка из-под Онеги. Единство и борьба противоположностей.

Помню, мать, которая машину никогда не водила, с возмущением рассказывала эпизод из деревенской жизни. После свадьбы они были в гостях у родителей отца, все выпили, и тут понадобилось ехать на машине в соседнюю деревню. Отец собрался за руль, а мать давай удивляться: как это, мол, ты же выпил? Родственники отца смотрели на неё с недоумением. “Ну он же выпил, как он поедет?”, пыталась объяснить она. На что свекровь пожала плечами со словами: “Но здесь же нет ГАИ!”.

И вот мать, которая машину никогда не водила, удивлялась и пыталась рассказать, какие, мол, странные люди: считают, что пьяным ездить нельзя из-за того, что ГАИ накажет, а не из-за того, что пьяным ездишь хуже. Я помалкивал, не возражая. За рулём я тоже старался не пить из-за возможности быть пойманным ментами. Иногда они останавливали – однажды сразу после полбутылки водки, – но ничего не замечали. Категорически не приемля общественный транспорт последние 20 лет, из-за руля я не вылезал, и машину категорически бросать на ночь где попало не хотел. Приезжая в гости на машине, я всегда пил, стараясь не превысить эквивалент 200 граммов водки – при таком количестве обычно опьянение внешне не заметно.

Нормальный опыт получился уже позже, когда я поездил несколько месяцев за пределами РФ в местах, где дорожное движение было сравнительно интенсивное, с пробками, а ментов категорически не было. И, даже если бы они появились, стоило бы очень дёшево, никакого лишения прав. Тут я стал кататься и после 350 водки, в том числе ночью, и понял важную вещь: выпивши ездить ещё лучше. По совершенно простой причине: алкоголь успокаивает, и едешь умиротворенно. А трезвым остро реагируешь на каждого дебила в потоке, и едешь дёргано. При городской трезвой езде в СПб я через пару километров гарантированно выходил из себя, и ездил резко. А после 350 водки ездишь спокойно.

Говорят, реакция замедляется. Ну, после литра водки может и замедляется, а после 350 эффект успокоения даёт больше пользы, чем вреда – реакция-то нужна как раз при дёрганой езде.

Нет, я понимаю, что бывают переборы типа Ефремова, который планомерно обдалбывается разными веществами, заливает это алкоголем и не в состоянии попасть в полосу. Это безусловно случай, когда человек охуевший и меры не знает.

Также, индивидуальны и дозы. Я пил с якутами и эвенами, и после моих 350 они на работу на следующий день не выходят.

А закон под каждого индивидуально не напишешь. Поэтому и равняют всех под одну гребёнку, как почти во всём. Но, если вы машину никогда не водили, то лучше о пьяной езде никогда не рассуждайте. Я же не рассуждаю о Дне Победы, например. Потому что не воевал никогда.

Посмотрел про обрушения дома в Печоре, и стал вспоминать, как я в этой самой Печоре бывал. В школе, увлекаясь географией, сам проектировал канал из Печоры в Колву, чтобы обводнить Волгу, которая у нас мелеет, как было сказано в учебнике. А при Чичваркине, когда росла Евросеть, где только за счёт Евгения не побывал. Увидел и реку Печору, и одноименный город.

В декабре 2005 мы с электриком выдвинулись в командировку из СПб в Воркуту, с пересадкой в Сыктывкаре. До столицы Коми долетели на Ту-134 с ЮТэйр, и всё было нормально. Дальше полетели на каком-то Ан с пропеллерами, который сильно вибрировал. Я вёз с собой два ведра краски Tikkurila EcoJoker, колерованной в корпоративный цвет Евросети, L301, потому что в Воркуте такого не продавалось. Не совсем поняв систему сдачи багажа в Сыктывкаре (он не при регистрации сдаётся, а пихается в лючки снизу самолёта самим пассажиром, как в междугородном автобусе), с вёдрами краски я в итоге попал в салон самолёта. Стюардесса слегка ругалась, но буквально пару слов, и летел я с вёдрами.

На полпути этого дребезжания с пропеллерами по радио объявили, что Воркута не принимает, садимся в Печоре. Сели, и авиакомпания тут же приобрела нам билеты на поезд СПб-Воркута, который проходил через Печору на следующее утро. Потом в бухгалтерию Евросети я сдал и этот халявный билет на поезд, и первичный на самолёт, и всё оплатили. У Чичваркина вообще воровали жёстко, потому что он добрый был.

Переночевать до поезда поехали в гостиницу, помню печорское такси за 100 рублей – Москвич-412 с шашечками. Такси, кстати, Чичваркин оплачивал тоже. Иногда дороже, чем брал таксист. Я тогда ездил по СПб на Москвиче-2140 (вплоть до 2008 года это основная машина моя была, кормилица), и владельцев 412-х считал лохами.

Далее поехали по тундре, по железной дороге, на том самом курьерском СПб-Воркута. Про саму Воркуту можно отдельно порассказать, но это долго, в принципе можете у Варламова глянуть, а мы работали под Воркутой в Воргашоре – даже в таких шахтёрских посёлках Чичваркин открывал салоны Евросети. Это ему ФСБ велело, для максимизации охвата сотовой связью населения, чтобы следить за быдляком удобнее. А потом то же ФСБ в конфликте с ментами не помогло, типа мы не при делах.

Из Воргашора тронулись в Усинск, тоже интересный город на Печоре, гораздо богаче Воркуты. Поработав там, собрались домой домой 27 декабря. На вокзале Усинска я попал в такую непонятку: бродил по пустому вокзалу, зашёл и на галерею второго этажа. Народу никого, тут решительным шагом подходит ко мне проститутка (я ее краем глаза давно приметил) – в юбке такой короткой, что задницу не полностью закрывает (а дело зимой), колготки развратные, сапоги высокие в стиле садо-мазо, полушубочек – ну чисто типаж с трассы, и лицо пропитое, хотя молодое. Подходит, и начинает орать на меня, хули я тут по вокзалу хожу. Я сам злой был после работы, плюс шок от того, что проститутка так себя ведёт, разрыв шаблона. Чуть не сцепились, а потом выяснилось, что проститутка – начальница вокзала Усинска.

Добрались с Усинска до главной дороги, поезд Воркута-СПб шёл два дня, и расчитывали 30 декабря быть дома. Подарки родным купить, денег было много, с командировки-то. В Усинске ещё прикупили свежих песцовых шкур у местных (на оленях приезжали), по 500 рублей за песца, невыделанные и в крови ещё. Потом в Питере на Уральской выделывал. Сели в поезд, едем, горячее питание подали – эскалоп с пюре, электрик пиво достал, лёг на купейной полке, блаженство на лице у него. И тут звонок по телефону.

Начальство звонит и спрашивает, где мы. Я говорю, ну, в поезде. Нет, где вы едете. Микунь проехали? Я вышел в коридор, всматриваюсь в темноту и думаю, проехали ли мы Микунь. А Микунь – это отворот на Сыктывкар, там километров сто, что ли.

И вот выясняется, что до Нового года надо ещё одну точку Евросети успеть открыть, в Сыктывкаре. Я чувствую, что Новый год с родными накрывается, и начинаю на начальство орать. Начальство заверяет, что они организуют так, что Новый год будем дома. Хоть такси за нами в Сыктывкар пришлют за счёт Чичваркина, но будем.

Иду я к проводнице, выясняю, где мы. Микунь, конечно, проехали. Следующая остановка – Сольвычегодск. Звоню начальнику и говорю: Миша, сейчас ночь, а до Сыктывкара от Сольвычегодска 500 километров, и поездов обратных нет. А Миша говорит: пох, выходите, возьмёте до Сыктывкара такси.

Вылезли мы в темноту, Сольвычегодск это деревня конечно, и берём такси шикарное – ГАЗ-24. Сторговались за 4000 рублей до Сыктывкара (Чичваркин потом оплатил). Про ездку эту можно отдельно написать, но долго. У Волги расход оказался на 100 километров 30 литров, а не 15, как обычно. И, на полпути обсохли. Декабрь, ночь, тайга, машин нет. До заправки вроде километров пять. Таксист взял канистру и ушёл. Два часа его не было, машина изнутри льдом покрылась, но мы выжили.

В Сыктывкаре обогрелись пару часов в гостинице, как раз к 8 утра, и пошли новую точку открывать. В таком по местным меркам небоскрёбе, а документы на аренду точки я видел – собственником небоскреба был Торлопов, сын Торлопова, который тогда главой республики был. В те времена такая коррупция разрешалась, небоскрёбами взятки брать. Сейчас строже, стараются на третьих лиц оформлять, чтобы фамилия другая.

И, на 30 декабря начальство взяло нам билеты на самолеты, через Внуково (как взяло, непонятно – билетов не было в продаже перед НГ, мы везде спрашивали, но во всесильность Чичваркина верили). Прилетел, ещё успел подарки купить – жене видеокамеру, себе коньяка хорошего. А в первых же числах 2006 года нездоровая канитель в Евросети началась – приехал из Москвы безопасник по фамилии Иноземцев, стал трясти начальство наше за перерасход денег. Ну, начальство наше послетало всё. А нам не было ничего, и деньги выплатили сполна, но жизнь сытая пошла на нет тогда сходить, конечно. А через пару лет и Чичваркин улетел, как Карлсон, и стало вовсе не интересно. Я из Евросети уходил в 2007, потом в 2010 обратно взяли, перекантоваться между проектами, и за этот период даже корпоративный аккаунт мой не удаляли. Но, Печору повидал, Воркуту повидал, мурманские всякие города, не говоря о новгородских и псковских – грех жаловаться.