Рубрика: Люди

Читаю годичной давности обсуждение закона о чипизации домашних животных (приняли его или нет — не знаю, у нас в деревне никто о чипизации животных не слышал). Волонтёры сетуют: «Безответственные люди просто начнут массово выкидывать кошек и собак на улицу».

Волонтёры, конечно, люди не от мира сего (никогда не смогу понять их мотивацию), поэтому и понимают мир наоборот. Безответственные люди никогда не выкинут животное по причине того, что оно не соответствует закону. Положен чип по закону, а нет денег на чип — и выбросить животное? Это логика волонтёра. Безответственные, то есть мы, на то и есть безответственные, что нам на законы похуй. Выйдет закон, что кошкам надо головы отрубать (а он выйдет, в том или ином виде) — эти же волонтёры побегут в первых рядах рубить. Потому что закон. Это святое.

Многие ругают Госдуму взбесившимся принтером, а сами же принятые ей законы соблюдают. Это лицемерие, фарисейство и так далее. Каждый человек имеет право оценивать адекватность закона и принимать решение, исполнять его или не исполнять.

Конечно, мне и в голову бы не пришло чипировать своих животных. Им это не нужно, и государству про них знать не нужно. Придёт проверка или облава — спрячем. Надо будет спрятать соседских — спрячем. Штраф выпишут — а у меня ни счетов, ни карт, попробуй взыщи. Совсем обложат — в лес уйдём. Но не должны дураки человеком управлять, это противоестественно и противно.

Как не упирайся мозгами, почти никто из нас не способен почувствовать себя в шкуре российских купцов, помещиков и прочего духовенства в первые годы после 1917 — когда у них отбирали дома.

Многие из нас сидят по городским человейникам и даже дачи не имеют. Но и за городскую конуру, площадью 30-60 квадратных метров (ей-Богу, не понимаю смысла шевелить хоть мизинцем ради такого пространства: за три миллиона рублей можно жить на гектаре, а это 10000 квадратных метров, и потолок до неба), многие работают полжизни — экономя на питании и здоровье, в постоянных склоках с родственниками и детьми из-за нервного напряжения. И вот, вы имеете квартиру, которая стоит миллионов пять рублей, — а при вашей зарплате сто тысяч в месяц на такую квартиру действительно надо копить полжизни, или платить ипотеку лет десять по ползарплаты в месяц, — и вам говорят: три часа на сборы, эвакуация, с собой две сумки. И увозят в другой регион. Навсегда.

Как же, скажете вы, за что же, это несправедливость, я законопослушный гражданин, всегда голосовал за Путина и кололся Спутником-V с опережениями графика. Осуждал безмасочников и антипрививочников. И меня — выселять?

А тебе: эвакуация, чрезвычайное положение, эпидемия, война, распоряжение правительства. Не выселяем, а высылаем, эвакуация. Не задерживайте, гражданин, автобус ждёт.

И всё, позади эти ваши плинтуса цвета дуба шимо, галтели из пенопласта под потолком, бордюрчики в ванной в древнегреческом стиле и плитка с цветочками в туалете, которую старательно приклеивали на плитонит «B+», потому что он лучше, чем просто «В». Не увидите вы больше свой любимый белорусский ламинат Кроноспан, на который потратили когда-то ползарплаты, и натяжной потолок, за который отдали вторую половину. И дверки кухонного гарнитура с амортизаторами, на который копили полгода, не откроются больше перед вами и не закроются с приятной мягкостью. Двухместная тахта и телевизор Самсунг с диагональю полтора метра тоже позади. Навсегда.

Кто поерепенистей, тот подёргается: не дойдёт до автобуса, заляжет в кустах. Но, легально вернуться в свою квартиру уже не сможет. Там другие люди будут жить, чуть позже, на правах аренды. Не вам арендную плату внося, конечно.

У выселяемых купцов, помещиков и прочего духовенства была возможность выехать в нормальный мир если не легально, то лесами и тропами через границу. Иногда и ценности удавалось с собой взять, в нормальном мире ликвидные.

А у вас такой возможности не будет. Потому что нормального мира теперь нет, и переходить границы бесполезно . И ценностей вы с собой не возьмёте, в новом мире ликвидных. Блокчейн дело такое — сколько за сегодня заработал, на столько и поел. Накопить, отложить, создать капиталец и жить на проценты не получится.

Будет война, многие уйдут в леса. В конечном итоге, добро всегда побеждает зло. Но, часто с огромными потерями. С катастрофическими потерями. С фатальными.

Многие тексты малоизвестных писателей почему-то не найти в интернете, даже если ищешь дословные цитаты — как вымарано. Есть подозрение, что дело в авторских правах, и это довольно смешно. Кто, например, знает Майка Гелприна, который истово бережёт свои авторские права на рассказы уровня «так себе»? Да никто. Я бы на месте Майка, наоборот, расшаривал свои рассказы как можно шире.

Есть у Майка единственный рассказ, который удался — «Медный грош». Видимо, из-за присутствия соавтора, Светланы Ос, а также по причине true story based. Там именно эта тру стори цепляет, и даже такой фантаст, как Майк, не смог эту историю окончательно испортить литературой. Майк вообще старался. Чего стоит только описание антисемита в грязной косоворотке:

«Он был страшный, этот мужик, нет, просто ужасный. Сутулый, с длинными волосатыми ручищами, выпирающими из-под закатанных рукавов грязно-белёсой косоворотки. Ханна даже зажмурила глаза, чтобы не видеть заросшего чёрной бородищей лица. Мужик выглядел точно так, как Ханна представляла себе разбойника из сказки, которую бабушка Циля-Ривка рассказывала на Йом-Кипур. И имя у того разбойника было страшное — Мордехай, подстать его жутким делам.

— Пойдём, Ханночка, — прошептал дядька Мотл, — не пугайся, деточка, это добрый человек, раз Бог послал нас к нему.

Ханна отчаянно затрясла головой и вцепилась Мотлу в руку. Она знала, что сейчас будет — этот страшный человек, этот Мордехай, убьёт её. Умереть Ханна была согласна и даже хотела. Всю последнюю неделю вокруг неё сотнями умирали люди, и было странно и неправильно, что она всё ещё жива. Но одно дело просто взять сразу умереть и отправиться на небо к маме, а совсем другое — если тебя убьёт этот жуткий разбойник, который, вполне возможно, ещё и людоед.»

Нет в интернете полного текста этого рассказа, приходится пересказывать, бумажный оригинал давно утратил. Дело в начале войны, немцы разбомбили поезд с гражданскими, эвакуируемыми от Минска (моя двоюродная русская бабушка так же эвакуировалась из Дрогобыча на восток, на открытых платформах, а бандеровцы по платформам шмаляли). Семью маленькой девочки всю поубивали, её еврейский дядя идёт по деревням и пытается девочку пристроить местным русским. Местные подкармливают, но на постой не берут.

В итоге дядя Мотл набрёл на хутор Мордехая, как его имя слышала Ханна, а по-русски Николая, бывшего штабс-капитана царской армии и, по его собственному признанию, антисемита. Мотл встал на колени, Николай девочку взял, и спрятал в подвале.

По приходе немцев Николая, как пострадавшего от советской власти, сделали старостой. Кто ж заподозрит старосту, что он евреев прячет. Было голодно, Ханна заболела. Николаю пришлось зарезать единственного кочета, на бульон. При этом Ханна продолжала Мордехая бояться и не любить.

И вот, сидит эта выздоровевшая Ханна в подвале, а к старосте пара немцев пришли по делам. И говорят громко по-своему, Ханна из подвала слышит — идиш! Евреи пришли! И давай барабанить из подвала с криками «Юдэ, юдэ».

Немцы в недоумении: «Юдэ?», она им орёт «Юдэ, юдэ!». Штабс-капитан понимает, что спалился, убивает обоих немцев и уходит в бега в лес, прихватив Ханну. Та упирается и орёт, пошто он гад евреев убил, ненавижу мол.

Так они идут лесами, пока не встречают советских партизан. Ханна им тут же штабс-капитана сдаёт: он-де евреев убил, а меня на подвале держал, и кормил плохо, курица раз в месяц только.

«Ну и сволочь», говорят партизаны и тут же Николая расстреливают.Потом эта Ханна выросла и просекла, что это было на самом деле и кто есть ху, уехала в Америку и стала посвящать штабс-капитану стихи. Но, его уже не вернуть, конечно.

К чему я всё это написал — а к тому, что сейчас мы совершенно точно так же начинаем быть делимыми на юдэ и неюдэ; я, в наказание видимо за свой антисемитизм, попал в юдэ. И, жизнь показывает, что штабс-капитанов мало, а русских деревенских много. Поэтому сразу спасибо тем, кто будет нас прятать и помогать. Чтобы вас не принимали за разбойников-мордехаев, как в этой истории от Майка Гелприна. А нам пожелать, чтобы сразу понимали, кто есть кто. И не ошибались.

Помните, как у Евгения Дубровина, «до шестидесяти, больше не протянешь»? Вы, наверное, не помните Евгения Дубровина. Он был руководителем журнала «Крокодил», писал замечательные повести — чего стоит «В ожидании козы», по которой снят фильм «Француз», где Шакуров бьёт морду Ярмольнику. Или «Глупая сказка».

В повести «Счастливка» присутствует второстепенный герой — дед, резидент азовского побережья, умудренный жизнью деревенский житель. Он спрашивает главного героя: ты сколько раз за ночь просыпаешься? Имеется в виду, поссать встаёшь. «Ну, раза три», отвечает главный. «До шестидесяти, больше не протянешь», констатирует дед.

В начале нулевых на передаче «Окна» у Нагиева был Олег Табаков, к тому времени живущий с молодой женой. Нагиев с Ростом в конце интервью попросили у него рецепт здоровья и долголетия. «Делайте, что вы делали, но регулярно», ответил Табаков, подняв указательный палец при слове «регулярно».

Большинство женщин этого либо не понимают, либо сильно недооценивают — предстательная железа от нерегулярного секса физически болит и доставляет дискомфорт, превращая жизнь мужчины в кошмар. Поэтому, хоть тебе пятьдесят лет, хоть шестьдесят, и ты замужем — будь добра обеспечить мужу регулярный секс, иначе он уйдёт к молодой и будет прав. Он тупо спасает свою жизнь, инстинкт самосохранения. Простатит переходит в аденому, аденома в рак, а не все так богаты как Познер или Кобзон, чтобы жить с раком десятилетиями.

Никакое изощренное рукоблудие секс заменить не может, это тоже мудрость проверенная годами. Женскую задницу может заменить только мужская задница, но это далеко не всем подходит, да и до сих пор осуждается консерваторами.

Поэтому, женщины бывают добродетельными, у которых мужья долго живут, и недобродетельными, от которых мужья уходят, а если уйти не получается — глушат свою боль пьянством, куревом и прочими атрибутами депрессии. У меня одна писательница в друзьях была такая. Вместо секса с мужем писала свои бабские повести, а муж спивался, и она типа его выгнала. Это называется недобродетельная женщина. Повести почитают и забудут, а живого человека не вернёшь. Для многих сейчас повести и всякая виртуальная поебень в приоритете. Это инфантилизм, наверное. Сам чёрт уже занят снижением рождаемости, потому что преисподняя забита недобродетельными, а они ж себе подобных плодят.

Сам-то я женат нормально, но общественную проблему вокруг вижу, и написать про неё надо.

Летом 1995 года я был на концерте ДДТ на стадионе «Петровский». Концерт юбилейный, к 15-летию группы, спонсировал его Лукойл. С вертолёта сыпались листовки Лукойл, а билет стоил смешные 10000 рублей (по тогдашнему курсу это примерно 2 доллара).

Честно говоря, это был первый и последний концерт рок-группы, на котором я присутствовал вживую, то есть среди зрителей. Музыку, даже шевчуковскую, я привык слушать сосредоточенно, разбирать партии инструментов, разбирать слова, пропускать через себя. Как таковой формат концерта оказался мне совершенно чужд. Музыку никто не слушал и не пропускал через себя, все прыгали, дрыгали, издавали звуки и вообще производили впечатление людей с отключенным сознанием.

— А что трибуны такие скучные? — спрашивал у своей нетрезвой подруги дрыгающийся дядечка лет сорока, в очках. Трибуны недостаточно ретиво подпрыгивали и орали.

Слушание музыки в нетрезвом состоянии, по мне, гораздо хуже характеризует человека, чем вождение автомобиля. К середине концерта, многократно перепроверив свои чувства, я точно знал, что ненавижу этих беснующихся вокруг меня людей. Встал прямо, скрестил руки на груди и до конца концерта стоял, презрительно смотря перед собой.

В дальнейшие 25 лет вся эта тусовочная жизнь — концерты, театры, кино, любые массовые мероприятия, — благополучно прошла мимо меня. Исключение составил период ухаживания за будущей женой, когда приходилось ходить в музеи, и несколько раз в театр. Потом на вопросы жены, почему я не хочу в театр, я всегда отвечал, что не люблю скопления людей. «Не обращай на них внимания», говорила жена. Но как не обращать внимания на окружение, если провалился в выгребную яму, например.

И вроде бы, год 2020 — это триумф таких людей, как я: мир стал жить более по-нашему, без этих обезьяньих сборищ, стадионов, перемещений по миру просто от нехуй делать, лишь бы получить впечатления (у меня никогда не было загранпаспорта и не будет, надеюсь). Но нет, я не доволен. Во-первых, обезьянам обезьянье, пусть бы прыгали и орали. Чем больше их, тем больше ценность нормального человека. Права и желания обезьян важны, даже если обезьяны вам не нравятся. Во-вторых, маски. Раньше я мог почувствовать своё интеллектуальное превосходство, просто не пойдя на дебильный концерт или спектакль, совершенно пассивно. Не делать то, что считаю дебильным. А теперь дебильное пытаются заставить делать всех, и таких как я тоже. И закончится это войной. Не ядерной, а просто резнёй.

Сын моего научного руководителя, Александр Михайлович Банкин, автор книги «Контент-маркетинг для роста продаж», в молодости читал на факультете социологии СПбГУ курс под названием «Устойчивость малых групп».

Я всё гадал, чего там читать, поскольку устойчивость малых групп практически полностью описывается известным анекдотом, где «два хохла — это банда, три хохла — партизанский отряд, четыре хохла — партизанский отряд и в нём один предатель».

К тому, что народ-то объединяется в соцсетях в группы по интересам, связанным с недовольством новыми порядками, а из соцсетей неизбежно и в реал часть идёт, но социологию никто не отменял — где больше трёх человек, там обязательно один стукач или провокатор.

Поэтому, трое — это максимум численности устойчивой группы.

Пару месяцев назад в комментариях у Алексея Рощина я предложил переименовать радио Бизнес-ФМ в Ковид-ФМ, поскольку там про бизнес рассказывают меньше, чем по Маяку, а 99% эфирного времени про ковид. Смотрю, Алексей стал употреблять в своих постах это новое название. Ещё он рассказал, как на него обиделся Георгий Бовт, штатный комментатор Ковид ФМ, обиделся за неверие в основную тему радиостанции и забанил. Вспомнив случайно про этого Бовта, я спросил своего друга-бандеровца:

— Что по-украински означает «бовт»?

— Ну, это, — сказал он, с трудом подбирая русские слова, — курица яйцо снесла, а оно испортилось, цыплёнка быть не может.

— Тухлое яйцо, что ли?

— Ну да.

Загуглив «Бовт тухлое яйцо» (похоже на «Джон ячменное зерно» или «Вождь Белое Перо»), узнал следующее: если тухлое яйцо поднести к уху и потрясти, оно издаёт звук, будто что-то внутри «бОвтается», поэтому такое яйцо и есть бовт.

Поразительно говорящая фамилия, я считаю, слушаешь Ковид-ФМ и будто тухлыми яйцами перед ушами трясут, и даже запах доносится.

#businessfm

Сегодня захотелось блюда, которое никогда не ел, но видел краем глаза соблазнительный рецепт (селёдка с яйцами) — фаршмак. В оригинале там ещё лук, но я с рыбой и яйцами больше люблю чеснок (а лук с огурцами и помидорами).

Начал изучать рецепт, и наткнулся на ингредиент «яблоко». Нет, по рецепту не получится.

С детства продукты питания делились для меня на 2 группы: сладкие и несладкие. И не то, чтобы я их не мог сочетать, а от самой мысли об их сочетании меня начинало трясти. А вид человека, сочетающего сладкое с несладким, выбивал из колеи очень надолго. Тошнило, прямо говоря.

Вот одноклассник Дима на экскурсии в Кронштадте откусывает бутерброд с мясом, и запивает каждый кусок… лимонадом «Фиеста». Я как могу отворачиваюсь, но экскурсия испорчена.

Роман «Тихий Дон» Шолохова. Читаю, а там реплика: «Арбузы солёные есть?». К чтению вернулся на третьи сутки.

Не дай бог, по телеку фильм, а там кто-то скажет: «Гусь с яблоками»….

Мой младший брат за мной эту особенность подметил, и стал издеваться, демонстративно поедая борщ с клубничным вареньем. Получил по морде. А я получил от родителей ещё больше.

С возрастом эти вкусовые пристрастия ослабели, но не сильно. Пожалуй, на пятом десятке я смогу запить кусок гамбургера Кока-колой. Но попробовать солёный арбуз — нет. Арбуз — сладкий.И яблоко сладкое. А селёдка соленая. Соль и сахар — это разные порошки. Две белых смерти, но умирать от них надо по отдельности.

Поэтому, будет у меня не фаршмак, а селёдка с яйцами и чесноком.

С чесноком, потому что лук, как вы догадались — часто сладковатый. Как и огурцы с помидорами.

Последние годы в загородных пробках я по обочине не обгоняю.

Во-первых, некуда больше спешить — как говорится, ямщик, не гони лошадей.

Во-вторых, пробок в Ленобласти стало, как ни странно, гораздо меньше. Восемь лет назад хронически, годами, ремонтировался Ладожский мост — было не попасть в Шлиссельбург, а обочина ехала в 2 ряда. В то же время действовало сужение в Зайцево на пути в Гатчину: с учётом полос разгона и обочины, щемились из 6 рядов в один. Мне как раз надо было быстро перемещаться между Шлиссельбургом и Лугой, а федеральная трасса А-120, пресловутая бетонка, была тогда как после ядерной войны. За пару ходок тогдашняя моя Primera P12 вставала на ремонт с оторванными подушками двигателя и разбитыми наконечниками. Короче, сокращать время в пути приходилось, как только можно, и с обочин я не вылезал.

В-третьих, общедоступный интернет дал право слова всяким дрищам, маменькиным сынкам и паталогической безотцовщине (что неправильно, это надо запретить), которых я презрительно именую «гражданское общество». Они настолько забили пространство комментариев своим воем в адрес нас, обочечников (а как известно, the empty can rattles the most), что я немного подвинулся под напором этой чернухи и стал видеть гражданского активиста в каждой машине, едущей не по обочине. Решил меньше собирать негатива на себя.

Однажды я выложил в ВК видео, где активист пытался перекрывать обочину, а из джипов вышли люди и наваляли ему пиздюлей. Выложил, конечно, с одобрением джиперов. Начался срач в комментариях, я только посмеивался. Уж перекрыть обочину — до такого я бы точно не додумался. Тогда. Я ненавидел карелов, потому что их фуры с регионом 10 перекрывали обочины у нас в Ленобласти. В Карелию свою езжай и там перекрывай, а? Ненавидел всех остальных дальнобойщиков, принципиально не дававших обгонять свои вереницы в Вышнем Волочке, куда тоже часто ездил.

В 2017 году, когда я уже не был обочечником и спал в одних полосах с фурами (хуй с вами, я устал ненавидеть), по пути из Крыма мы встали в глухой ремонт виадука в Новгородской области. Светофор горел в 1 сторону по полчаса, а пробка была часа на 3. Ребёнок решил выйти из правой двери подышать на обочину, и тут же чуть не был сбит пронесшимся на дикой скорости вдоль стоящей пробки обочечником.Я был возмущен: сам обочечник, но всегда опережал вежливо, километров +20 в час к потоку, и чтобы сильно не пылить. А тут отморозки какие-то. Чуть ребенка не убили. А я за рулём без остановки от Воронежа. И тоже домой хочется быстрей.

Съезжаю и перекрываю обочину.

Быстренько за мной скапливается вереница. Первым подошёл тип резко уголовного вида из «девятки», и стал жестикулировать и мычать, как глухонемой.

— Чё ты мычишь, сказать не можешь? Нахуй иди, — я настолько был в себе уверен, что сидел к глухонемому в профиль, положив левый локоть на оконный проём.

Глухонемой ещё немного помычал, я повертел головой отрицательно, и тут он меня бьёт прицельно со всей дури в нос.

Как потом выяснилось — от бокового удара порвалась ноздря, но мне сразу было не до детализации ран. Схватив железную противоугонку, я гонялся за глухонемым по пробке, поливая кровью асфальт. Он оказался опытен и ловко уворачивался, не пропустив почти ни одного удара. Его глухонемая подруга, увидев драку, страшно по-глухонемому завыла. Загнав этого чёрта к подруге в машину, я вернулся к себе. Жена обтёрла кровь, и подошли следующие посетители из новенького чёрного Мерседеса-купе.

Два классических-преклассических чеченца-спортсмена с бородами, лет 25 (я видел под футболками мышцы без капли жира), улыбаясь, попросили по-братски пропустить.

Не выпуская из рук кровавую салфетку, я разразился тирадой о ПДД, предложил им меня убить, но с обочины я не сойду, и напомнил, что они находятся в России. Последнее привело их в ярость:

— Эй, ты что, ты во мне узбека увидел, да? Я гражданин России! У меня дед эту страну защищал!

Я смягчил тон и обьяснил всё интеллигентно. В итоге мы подружились, чечены сказали, что до самого Питера обгонять меня не будут (продержались потом километров 10, побибикали и обошли, но уже хорошо).

Так вот, к чему про травматы. Я себя знаю достаточно хорошо. Будь у меня тогда травмат, все восемь резиновых пуль были бы у глухонемого в глазницах. И контрольный рукояткой по затылку. И двумя ногами на черепе прыгал бы, пока не стащили.

А это, с высокой долей вероятности, тюрьма.

Поэтому, нет у меня ни травмата, ни чего-то убивающего. И вам не советую. Если нет решимости стрелять и убить, он вам бесполезен. А если есть, то тюрьма, рано или поздно.

Ибо долбоёбов всё больше.

Впервые живого Эдуарда Хиля я посмотрел в ДК города Шлиссельбурга, в 2001 году. Приближались выборы депутатов, и основной кандидат, коррупционер-алкоголик по фамилии Кружалин, организовал концерт. «Кружало», как я потом узнал, на дореволюционно-русском языке означает «кабак». Фамилия была совершенно говорящая.

Со сцены лился русский шансон в стиле «братва, не стреляйте друг друга», выходил Николай Валуев (да, который депутат сейчас), субтильный и низкий ростом Кружалин обнимал Валуева и говорил о поддержке бокса. Спела какая-то баба в кокошнике, типа Кадышевой, псевдорусские песни. Под конец вышел Хиль.

Конечно, от него ждали «Избушку», что он и сделал. Но, достаточно долго поговорил с залом, задействовал в диалоге и детей. Бабы пожаловались на домашний труд, что всё время уходит на стряпню.

— А зачем вы на это время тратите? — сказал Хиль, — пусть это в магазине делают!

— Золотые слова! — выкрикнула сидящая рядом с нами баба.

Через год в ДК работников связи на Большой Морской праздновали тридцатилетие Эдуарда Тиктинского. В офисе RBI я служил старшим смены охраны, и на юбилей попал в качестве швейцара, постоять на воротах. Веселье было в разгаре где-то наверху, новых гостей не приходило. Я прохаживался в пустом вестибюле.

Дверь с улицы отворилась, зашёл небольшого роста мужик в кепке. На начальство он не походил.

— Здра-авствуйте, — раскатисто сказал мужик и протянул руку, которую я пожал и заметил, что мужик рыжий. Пока я вспоминал, где я его видел, с лестницы бежал распорядитель, сотрудник RBI по фамилии Карпухин:

— Эдуард Анатольевич! Здравствуйте! Мы так вас ждём!

Тут я понял, что это Хиль, но ему уже было не до меня. Вскоре сверху донеслось «Па-а-талок ледяной», а я читал забытую Карпухиным программу вечера, которая начиналась с «сюрпризного открытия столика именинника» (дословно), потом шёл «романтический танец Эдуарда и Ларисы», а где-то в середине Хиль должен был рассказывать о «клубе Эдуардов» и петь «Избушку».

На эту командировку, со Шпалерной до Большой Морской, секретарь Марка Лернера (тогдашнего финдиректора у Тиктинского) выделила мне деньги на такси. Туда я добрался на метро, бегом по эскалаторам, а обратно ночью дошёл пешком. Барыш составил 350 рублей. За сутки тогда платили 1000. Ребёнок был маленький, на всём экономили.