Автор: a.lunev

Лет пять назад один мой родственник женился. Невеста была из приличной семьи, а брат её, по слухам, работал в ФСБ. Гостей нас было человек пятьдесят.
Родня с обеих сторон втихаря рассматривала друг друга, и при возможности обсуждала. Жених очень переживал, чтобы гости с его стороны не ударили лицом в грязь, поскольку уровень интеллигентности родни невесты был довольно высоким. Вроде бы, это у нас получалось.
Среди гостей невесты был державшийся особняком мужчина за сорок, не очень броской внешности, аккуратно одетый и с сосредоточенным взглядом. Вскоре до меня дошло, что про него шептали:

– Это генерал, генерал…

На каждой нормальной свадьбе должен быть генерал – это нам известно, кажется, из Чехова. Наш генерал был в гражданской одежде, совсем без брюшка, без толстых щёк, без доброго барского взгляда – без того, что я привык видеть у артиллерийских генералов за свою недолгую армейскую карьеру. “Он не из артиллерии”, думал я, “да и не из пехоты наверняка, там морды потупее… для десантника фигура слабая… а! брат же из конторы”.

Генерал-то, похоже, был из самого элитного ведомства. Может, он был и подполковник, но по значимости это, наверное, примерно соответствует генералу от пехоты.

Взгляд у генерала, как я уже говорил, был сосредоточен. Видно было, что ему втягость эта компания весёлых, но плохо осознающих цену своей жизни людишек. Когда расселись за столы на нижней палубе теплохода, я потерял его из виду. Через час, когда веселье было в разгаре, я побежал за водкой на верхнюю палубу и столкнулся в тамбуре с генералом. У него были глаза одинокого выпившего человека, которому не хватало признания авторитета.

Мгновенно посерьёзнев (даже чересчур, но именно так было надо собеседнику), я сказал:

– Мы вас очень уважаем! – и протянул ему руку.

Реакция была великолепна. Генерал не только не поморщился, не сыграл в высокомерие, а посмотрел с неприкрытой благодарностью и пожал мне руку.

Через час закончилась водка на верхней палубе, на нижней уже начали делить свадебный торт. В узком проходе я вновь встретился с генералом. Он почти падал. Кто-то пытался его поддерживать по бокам.

Подойдя к генералу вплотную, я протянул руку – он автоматом пожал её. Задерживая рукопожатие, я очень твёрдо сказал:

– На вас держится страна.

Сопровождающие уже тащили генерала дальше, но тут мои слова до него дошли.

– Что? – он оглядел сопровождающих, – что он сказал?

Я снова приблизился, и со всей педагогической серьёзностью повторил:

– На вас держится страна. Вы – элита российского общества.

Генерал обнял меня и, кажется, заплакал. Именно этих слов ему не хватало весь вечер. Какое-то время мы трясли руки, хлопали друг друга по спине, а потом его увели сопровождающие.

Родственник через год развёлся. Генерал, всё-таки, должен быть с лампасами и брюшком – для народа элитность именно в этом.

Нашёл в своём старом ЖЖ ссылку на заметку в фэйсбуке от 2014 года. А перепечатаю-ка я её здесь

Пришёл домой, а дома тортик. Понял, что вряд ли жена его купила, видимо проставился кто-то. Жена объяснила, за что.

Приходит к ней женщина и спрашивает:
– Вы компьютером владеете?
– Да.
– В совершенстве владеете?
– А что нужно-то?
– Надо написать письмо по электронной почте.

И пишут они письмо, ни много ни мало, Президенту. Про питерскую больницу на Костюшко, 2. Туда у женщины попала мама, вымогали с них сперва деньги, а потом выдали труп. Тело в синяках, на месте крестика – вдавлено и кровоподтёк, короче – либо роняли, либо били. Прокуратура фотографии взяла, а хода делу нет. Про вымогательство и то, что пациенты с родственниками в открытую медперсоналу платят, вообще прокуратура слышать не хочет. Остаётся последняя инстанция. Отправили письмо, а женщина потом забежала и занесла тортик.

Четыре года назад ехал я в южном поезде из Питера с пожилым абхазом. Он в молодости ещё приехал из Абхазии в Ленинград, работал всю жизнь таксистом. Женился на русской, было двое детей у них. Когда началось в Абхазии в начале 90-х, его жена с детьми там отдыхала. Эвакуировались они срочно, вертолётом. Вертолёт сбили “Иглой”, все сгорели. Таксист прилетал из Ленинграда опознавать то, что осталось. Он рассказывал всё это, у него появлялись слёзы, и мне было его жалко.

Разливая до конца очередную бутылку “Пять озёр” и глядя на покачивающиеся мандарины, таксист вспоминал свою русскую жену:
– Ах, какая она у меня была, Иванова Тамара Петровна! Жили мы хорошо. Работала в больнице на Костюшко, 2. Завхозом. С каждого аборта по три рубля имела!

Я вам честно скажу, у меня даже полиса медицинского нет, бесплатного государственного. Настолько я эту медицинскую пиздобратию ненавижу.

Старая Малукса – деревня в Мгинской волости Кировского района Ленинградской области. Чуть подальше есть Новая Малукса, с большим – да хрен там, большим, – огромным захоронением, посвящённым погибшим здесь в ВОВ и основанным по инициативе Язова, члена ГКЧП. Если вы читали “Воспоминания о войне” Н.Никулина, про много слоёв трупов на станции Погостье, или известного поэта “Завтра мы возьмём Карбусель”, тоже про много слоёв трупов – это всё здесь, соседние деревни с Малуксой. В Погостье уже не добраться на автомобиле – дорога заросла наглухо. Но люди живут, поскольку ходит электричка до Мги, а во Мге – “Пятёрочка”. Карбусель не существует, но различима из-за сравнительно молодого биоценоза, и деятельности копателей.

Старая Малукса известна своими карьерами, где добывали песок, а потом карьеры потихоньку наполнились водой. Вокруг карьеров на песке образовалась почва и выросли растения. Один мой друг, профессор, доктор наук, делал бакалаврскую работу по почвоведению на почвах Старой Малуксы.

До массового распространения интернета и кредитных авто среди офисного планктона и быдлоты, то есть, где-то года до 2007, в Малуксе были кое-какие достоинства. В карьерах была рыба. Более того, были раки. Берега были в приличном состоянии.

Но, уже в 2007 году, гугля про деревню Пухолово, где нам предстояло строить дом, я неизменно попадал на растиражированную в разных местах ветку форума клуба владельцев Форд-Фокус, где Пухолово упоминалось как транзитная деревня в Старую Малуксу. Офисный планктон разведал Малуксу, и это был конец. “Место нераскрученное, едем так-то и так-то” – вот зачем ты, долбаный очкарик, владелец кредитного Форда-Фокуса, это писал в открытом доступе? Самоутвердиться хотел? Сделать мир лучше? Осёл ушастый.

С тех пор на берегах карьеров – а протяжённость береговой линии старого карьера более 10 километров – по выходным не стало свободных мест для остановки на машине. Вот тупо, ты едешь вдоль берега, но остановиться не можешь – везде быдлан с шашлыком и неизменные Форды-Фокусы (если вам интересно моё отношение к данному типу автомобиля, то я скорее понимаю человека, передвигающегося на ВАЗ-2106 или Москвич-2140, чем на Форде-Фокусе или Солярисе с Киа-Рио. Потому, что если первые – это просто устаревшие автомобили, то второе – это добровольный уход в массовость, и человеку за это не стыдно, а это о многом говорит).

В Старую Малуксу также приезжают на электричках, туристы группами. Горы мусора быстро достигли таких высот, что неизвестные активисты добились установки стационарных биг-бордов с картинками, изображающими свиней и текстами вроде: “Малукса – наша. Её береги. Мусор скорей за собой убери”, или “Не свинтус ты, а человек. Укрась добром свой краткий век”.

Плакаты нисколько не помогали – к концу лета горы мусора были просто циклопических размеров.

Кадастровая стоимость участков под жилищное строительство в Старой Малуксе невелика – около 6 тысяч рублей за сотку. Деревня бесперспетивная, тупик грунтовой дороги (надо трястись по грейдеру 14 километров), поэтому дёшево. В последние годы я жаловался жене, что негде почесать руки, нужен участок с целиной, и чтобы за копейки. Жена и предложила посмотреть на Старую Малуксу.

На первый участок мы подали заявление, надеясь, что никто не заявится на аукцион. Второй заявитель возник мгновенно – его подкинула администрация, хотя покупать он ничего не собирался. А ежели аукцион, то стартовая цена – это не кадастровая стоимость, а рыночная, по результатам независимой оценки. Кадастровая стоимость участка в 15 соток была 100 тысяч рублей. Оценщик насчитал 790. Продали участок за 800, и, конечно, не нам. Зажатый между тремя соседями, неправильной формы и с неправильным рельефом, максимально далеко от карьеров – это 800 тысяч рублей за 15 соток. В соседней деревне Берёзовка, куда можно было добраться только не просто на полном приводе, а на полном приводе с высоким клиренсом (Шевроле-Нива в Берёзовку проехать не могла), участки в 15 соток продавались по 500 тысяч рублей.

Мы не сдались и подали заявление на следующий сформированный участок. На нём были остатки сгоревшей много лет назад конторы карьероуправления, заросшие молодым лесом из ольхи и ёлок. Передвигаться по участку было почти невозможно – настолько густой лес, плюс вода под ногами, плюс поросшие мхом шпалы, растащенные во время пожара. На аукцион никто не заявился. Участок стоил 108 тысяч рублей. Мы долго колебались, а потом решили купить.

Дело было зимой, после двух феноменальных лет – 2016 и 2017, самых холодных и самых дождливых. Первый раз, приехав на участок, я нашёл наиболее сухое место для обустройства заезда, нарубил деревьев и сделал гать, на которую загнал свой Уаз-Патриот. Эту гать потом украдут – из ста брёвнышек останется не более десяти, сиротливо лежащих на подсохшей земле. Но это позже. Я изготовил козлы для пилки дров – из стволов сантиметров по 15 в диаметре, высота козлов была в мой рост, а делал я их по месту – козлы нельзя было сдвинуть, даже вдвоём. На их изготовление ушёл час и килограмм сто двадцатых гвоздей. Козлы эти потом тоже украли, оставив вместо них пустую банку из-под пива “Эфес”.

Несмотря на эти неудачи и явную неадекватность местного населения (я не мог понять, зачем растаскивать по брёвнышку гать, если вокруг на десятки километров – лес; зачем воровать козлы массой больше ста килограммов, когда любой дурак может их изготовить с помощью пилы и молотка за час), я продолжал спиливать лес, и по весне начал палить костры.

Приезжал не каждые выходные, иногда не был месяца по два, когда сезон на работе. Ближе к осени стал ездить почаще.

Зимой мимо моего участка проходило за день человек пять. Летом была другая картина – проходило человек пятьсот. Участок оказался на прохожей дороге от платформы к карьерам, из одной части Старой Малуксы в другую. Проходили и туристы из города, и местные – в хорошую погоду у них было принято идти гулять на карьеры.

Хотя я подчёркнуто не шёл на контакт, отводил взгляд и поворачивался спиной, местные контакта хотели. Я помню все эти их заходы и подходы, специально запоминал, но вспоминать настолько противно, что перечислять это полностью не могу. “А вы здесь участок купили?”, “А вы не пожалели?”, “В болоте? За деньги?!”, “Отсыпать сами будете?”, “А у вас это всё официально?”, “А что здесь будет?”. Люди не стеснялись заходить при мне на мой участок. Местные имбецильные подростки, ворующие металл с железной дороги, при мне закапывали его на моём участке – в этом не было ничего особенного, по их мнению. В моё отсутствие местные тоже не стеснялись, оставляя следы своего пребывания. Жена рассказывала, что в Старой Малуксе воруют строевой лес прямо с участков – подъезжает лесовоз с манипулятором и ворует. Номер этого лесовоза неоднократно сообщали в полицию, но полиция просит у заявителей справку, что лес действительно их, а потом что-то ещё и ещё – в общем, лесовоз дружен с местной мгинской полицией. Среди пошедших со мной на контакт как мужчин, так и женщин были особи с явным тюремным опытом – да ладно с опытом, от этого никто не застрахован, – а с уголовным мироосознанием.

Участок я выставил на продажу почти сразу, по мере вырубания деревьев поднимая цену. Даже сейчас, очищенный от леса, он самый дешёвый в Старой Малуксе. До главного пляжа 400 метров, до платформы электрички – 300 метров. Стоит на Авито уже год. Звонков нет иногда месяцами.

Когда загоню экскаватор – ещё подниму цену. После отсыпки ещё подниму. Я думал, что нашим людям сейчас, в кризис, надо самое дешёвое. А им надо не дешёвое, а готовое. Они купят за 800 тысяч участок, с которым ничего не надо делать, вместо того, чтобы купить за 300, вложить 200 и получить то же самое.

А пока я сушу дрова.

Или я не такой, как они, или они не такие, как я – об этом, в общем, и рубрика “Люди” на этом сайте.

Читайте также: Что ловится в Старой Малуксе, В каком состоянии дорога до Старой Малуксы

Был у меня в жизни год, за который я потерял не меньше 30% веса. А дело было так.

До возраста пяти лет и четырёх месяцев я жил у бабушки с дедушкой в Курске. Родители жили в это время в Ленинграде. Раз в год они приезжали.

В семье у деда не было проблем с питанием. Дед на пенсии работал начальником Госохотинспекции. В доме было мясо диких животных, птиц, а также рыба и раки. Сосед по даче был директором мясокомбината, и это знакомство было деду абсолютно не нужно. Раков обычно варили пару кастрюль, а когда садились есть, чистили клешни отдельно и откладывали на тарелку мне – я любил в основном клешни, и в крайнем случае хвост, так называемую шейку.

К возрасту 5 лет я весил ровно 32 килограмма. Помню этот день рождения, входящих в спальню бабушку с дедушкой, их поздравления и главную новость, которую они спешили сообщить – у тебя родился брат! Брат родился в день моего рождения у родителей Ленинграде. И, в тот же год, по возникшим обстоятельствам, родители решили забрать меня в Ленинград тоже. Летом они вместе с братом за мной приехали.

К августу я уже успел набрать плюс 4 килограмма, итого 36. Этот вес и зафиксирован в медкарте при прохождении врачей для детского сада, куда мне впервые в жизни предстояло пойти – сразу в последнюю, подготовительную группу.

Родители занимали комнату на первом этаже в коммунальной квартире, на улице Декабристов, дом 46. Квартира была маленькая, всего на 4 комнаты. Сосед за стенкой был интеллигентный еврей, часто отсутствовавший, так как постоянно попадал в заведение на протекавшей неподалёку реке Пряжке. Там же в ту же эпоху, по слухам, косил от армии Виктор Цой. Про этого соседа я помню разговоры, что кидался-де на кого-то с ножом, что играет часами на пианино одну и ту же ноту, короче – ненормальный. Фамилия его была Шихерт. Жена, которую называли Шихериха, тоже была еврейкой, но доброжелательной. С ней у меня впоследствии был связан один неприятный момент.

Шихериха мыла на коммунальной кухне яблоки – покупные, крупные, очень красивые, – и, видимо, поймав мой взгляд на них, спросила:
– Андрюша, хочешь яблочко?
Меня так тысячу раз спрашивала бабушка, когда мыла яблоки. И яблока мне хотелось – в Курске к ним здорово привыкаешь, поэтому я сказал:
– Хочу!
И Шихериха дала мне яблоко.
Не помню, успел ли я его доесть, но через некоторое время оказался в нашей комнате, где ко мне было применено какое-то насилие со стороны матери, сопровождаемое истерикой и самым главным вопросом: “Как ты посмел сказать – хочу?!”.
С тех пор, когда мне что-то предлагают, я всегда отказываюсь. Самое страшное – это сказать “хочу”, данный рефлекс выработался успешно и на всю жизнь.

Когда начались лихие 90-е, Шихерт, по слухам, пошёл в гору, получил отдельную квартиру и зажил свободно и хорошо.
Следующим соседом был алкоголик Смирнов. Мужчина, опять же, не лишённый интеллигентности – он носил очки и умел, при желании, культурно разговаривать. Однако, он постоянно пил, водил к себе различных мужчин и женщин, частенько в ночное время. Когда вызывали милицию, он умудрялся усадить выпивать и прибывшего милиционера. Вскоре после моего прибытия благодаря Смирнову я обзавёлся новой тельняшкой. У Смирнова случилась очередная драка, на этот раз с моим отцом – поверженный на лопатки Смирнов не нашёл ничего лучше, как рвать на отце тельняшку. Из остатков этой тельняшки сшили уменьшенную копию для меня.

Смирнов по праву занимал один из четырёх столов на общей кухне, но почти не пользовался им – нехитро закусывал в комнате, презирая кулинарию. Потом, когда я пошёл в школу, Смирнов официально разрешил мне делать уроки на его столе – потому что больше мне их делать было негде.
В четвёртой комнате жила молодая женщина, въехавшая вместо недавно умершей бабки. Женщина вскоре вышла замуж, и с её мужем, дядей Серёжей, мы играли на столе Смирнова в разные игры – в настольный футбол с подшипниковым шариком, например.

Когда я впервые оказался в квартире у родителей, меня многое удивило. Например, в общем туалете висело объявление на картонке, сделанное, как выяснилось, моим отцом: “С ногами на горшок не лазать!”. Это было для гостей Смирнова. Мне в 5 лет было невозможно представить – как, и главное – для чего надо лезть с ногами на унитаз? Уже во взрослых годах я узнал, что многие так унитазом и пользуются – залезают на него с ногами. Это дикость, по-моему.

В квартире пахло свежими красками и лаками – к моему приезду отец сделал ремонт, в том числе общественных мест. Полы были деревянные, паркет. Однако, целостность полов постоянно нарушали крысы – они выходили в коридор и на кухню, и скреблись под полом в комнате. Отец заделывал их дыры, на следующий день дыры появлялись вновь.

Также непривычной для меня была такая живность, как клопы и тараканы. Клопы считались хуже тараканов, ибо кусались. Ночью они, неприятно щекоча, ползали по телу. Коньяк Camus действительно пахнет клопами – отец работал в торговом порту, и полученный когда-то от моряков такой коньяк я нюхал.

Тараканы, в основном, жили на кухне в столах и в комнате в книгах. Против них держали аэрозоль, которая называлась “Прима”. Уже тогда говорили, что Приму запретили, ибо ядовита для людей. Таракана же она убивала, только если непосредственно прыскать на него.

С сентября я пошёл в детский сад. До этого было унылое прохождение врачей в поликлинике на улице Глинки, на углу с Римского-Корсакова. Я привык к обкомовской поликлинике на улице Дзержинского в Курске, к индивидуальному подходу врачей. Здесь же был ад какой-то – толпы мамаш, детей, отстранённые врачи и ощущение глубоких тоски и тревоги. Сделали прививки. Вторая ревакцинация от паротита не помогла, но это другая история.

Детский сад “Ивушка” на улице Писарева вверг меня в полное уныние. Отец отвёл меня, поговорил с воспитательницей, постарался меня приободрить, но вскоре ушёл на работу. Я отошёл в угол, собрался с мыслями и тихо заплакал.

Первый мальчик, который ко мне подошёл и заговорил, был очень позитивен. Он слегка оправил меня от шока, возя мне по рукаву рубашки металлическую модель танка и приговаривая: “Хороший мальчик… Танчик по ручке вот ездит”. Он явно был прирождённым психологом. Звали его Ваня Кузин.

Дети в группе были разные – одни смотрели на меня доброжелательно, другие сразу невзлюбили. Спросили, сколько мне лет. Узнав, что пять, а всем вокруг было по шесть, многие возбудились.
– Ты что, дурак что ли? В три года идут в младшую группу, в четыре – в среднюю, в пять – в старшую, а в шесть – в подготовительную! Тебе надо в старшую!
Это моё пятилетие многим не давало покоя и явило дополнительный повод до меня докопаться. Придумывали разные клички, вроде “Пятилет”. Особенно почему-то исходила злостью девочка по имени Аня Павлова. Злобным был и сын уборщицы, или нянечки, по имени Спартак. Однако, авторитет в группе имели здоровые силы – спокойный и добро улыбающийся Ваня Кузин, и ещё спокойная и добрая девочка Оксана Смирнова. Никакие Спартаки и Ани не могли им перечить.

Еда была совершенно непривычной. Первый раз я попробовал селёдку, да ещё и с костями. Меня вырвало. На полдник давали вафли – дети без удивления констатировали, что в вафлях живые червяки. Действительно, между листами магазинных вафель в начинке ползали живые черви.

Несмотря на свои пять лет, на физкультуре при построении по росту я встал первым. Вскоре появился новенький – Павлик Тищенко, гораздо выше меня. А между мной и Павликом стал новенький толстый Миша.

Воспитательниц было две, они менялись по дням или по полдня – Анна Леонидовна и Елена Ивановна, обе молодые. Мне больше нравилась Елена Ивановна – в отличие от громкой и простецкой Анны Леонидовны, она была тихая и добрая. Гулять выходили во двор – там тогда находился штаб ДНД, добровольной народной дружины. Мимо нас частенько водили задержанных с руками за спиной. Дружинники имели право и досматривать задержанных – мы наблюдали в окошко, как, например, у одного дядьки изымали набор воровского инструмента и ножи. Иногда дружинник приводил задержанного один, а иногда вдвоём – вели, взяв с двух сторон.

Часто, особенно зимой, ходили гулять в расположенный через дорогу Алексеевский сад – так, кажется он называется. Там есть небольшой холм – в детстве он казался мне большой горкой. Зимой, по льду, я пытаюсь забраться на неё, падаю, ползу на коленках, а наверху стоит Оксана Смирнова и добро улыбается…

Витя Устинович всё время что-то приносил из дома. Воспитательницы периодически делились друг с другом – Витя принёс то, Витя принёс сё… Однажды Анна Леонидовна объявила:
– Витя принёс политические карикатуры!
Папа Стасика Бухарева работал на почте, развозил на грузовике посылки.
– А нам, – вздыхал Стасик, – никто ни разу в жизни посылки не прислал…

Стационарных кроватей для тихого часа не было. Воспитательницы выдавали раскладушки из кладовки – их надо было уметь разложить, потом матрасы и бельё – надо было научиться застелить. На моём матрасе было крупно написано ручкой: “Киселёв”. Вообще, насколько я помню надписи на матрасах и раскладушках, до попадания в детский сад они должны были служить кому-то более взрослому. Спящий рядом со мной мальчик Коля проводил какие-то опыты со своими экскрементами, и вскоре перестал ходить в садик.
– У Коли дизентерия, – объяснила Алла Леонидовна.

Бабушка и дедушка в письмах интересовались моей жизнью и здоровьем. Дед писал, что сварили раков, а клешни по привычке очистили для меня на отдельную тарелку, а потом вспомнили, что меня нет. Ответные письма я писал под диктовку матери – печатными ещё буквами:
– Дорогие бабушка и дедушка. Я живу хорошо. Ем сосиски и бананы. Андрюша.

Сосисок в Курске в свободной продаже не было, питание сосисками – значит, по высшей категории. Про бананы и говорить нечего, это был дефицит и совсем не по той цене, что сейчас. Действительно, сосиски мне перепадали. Но, совсем не в том количестве, что хотелось. Бананы были и вовсе редко.

На фото под новый, 1984 год, я уже без второго подбородка, грустно стою в колпаке под ёлкой, понурив голову и с обречённым взглядом. До весны я дожил.

Нам вручили дипломы с отметкой об окончании “Полного курса детсадовских наук”, было даже чаепитие, где присутствовали родители.
– Ешь пирожное с чаем, Витя, – сказала мама Вити Устиновича.
– Нет, – многозначительно сказал Витя, – я пирожное без чая.
“Я тоже так люблю”, подумал я. Витя съел пирожное, решил запить, глотнул чая и озадачился:
– А он несладкий…
– Вот-вот, – улыбнулась его мама.

Летом я поехал погостить в Курск к бабушке с дедушкой. В разговоре с глазу на глаз дед, как бы невзначай, спросил меня:
– Ну, а бьют тебя родители-то?
– Бьют,- сказал я, – каждый день… по нескольку раз.
Умный дед сумел обойти мой новый, ленинградский условный рефлекс, полученный в случае с яблоком Шихерихи – нельзя никогда говорить правду, если спрашивают. За обедом, где были и родители, дед поднял этот вопрос.
– Говорят, вы детей бьёте…
Мать краснела и не знала куда деваться, ибо вопрос относился, в основном, к ней. Потом мне придётся много выслушать о себе от неё наедине. Это было первое в моей жизни обвинение в стукачестве. Через много лет я читал письма деда к моим родителям, где он настаивал, что детей надо приучать говорить правду, но прав ли он был – не знаю…

Мы снова ели раков, ездили в Карыж на рыбалку, я не мог не набрать вес. В конце августа, на медосмотре перед школой, мой вес зафиксировали в медкарте – 26 килограммов.

Ровно за год – было 36, а стало 26. Это без учёта набора за лето. Думаю, треть веса я потерял за год гарантированно. Сейчас бы мне так – а не получается сдвинуться ни на грамм, несмотря на Фитнесс-Хаус 4 раза в неделю по 2 часа. Почему?

А потому, что все условные рефлексы уже выработаны.

В раздевалке фитнесс-клуба, поддерживая разговор с толстым болтливым мужиком, договорились до темы про рыбалку. Мужик рассказывал, как ловил сбежавшую из садков форель в Старой Малуксе, где я безуспешно пытаюсь продать участок земли.
У меня было, чем поделиться о недавней рыбалке, но рыбаки бывают разные, поэтому я закинул удочку:
– Да, блин, рыба эта… не ловится на спиннинг ни хрена! Чувствую, на сетки надо переходить!
Мужик отреагировал отрицательно:
– Нет, что ты! Мне рыба не нужна… Мне удовольствие… Общение с природой…

Это один из моментов, который я никогда не пойму в “правильных” рыбаках. Нравится тебе природа – ну приди, посиди на берегу речки, встреть закат или рассвет. Лодку возьми, погреби. Нет, надо взять извивающегося живого червя, проткнуть его – а он это чувствует, начинает бешено вертеться от боли, из него течёт жёлтая жидкость – кровь его или лимфа, – и забросить в воду. Уже карму испортил себе, уже сделал мир хуже, уже природе своей любимой повредил. Потом на этот крючок сядет рыба – тебе бы так щёку проткнули железкой и тащили туда, где ты дышать не можешь. Крючок иногда травмирует рыбу так, что она не выживает. Выуженная рыба не просто бьётся в отчаянии, она ещё и звуки издаёт. Раньше я думал, что только щука визжит, когда из неё крючок тащишь. Но, на последней рыбалке маленький голавлик, которому тройник одним концом вышел из глаза, другим из щеки – визжал как резаный. Я не посадил его в садок и не стал опускать в воду – думал, что он помрёт быстро, но он бился в лодке ещё с полчаса, периодически меня пугая. Глядя на этого голавлика, я думал – а чем отличаются мучения этой рыбы от мучений, например, человека? Да ничем.

Антропологию “правильных” рыболовов можно изучать на форумах, где они общаются. В Питере это, например, ПКР – Питерский Клуб Рыбаков. Внутри сообщества “правильных” тоже есть страты, основная дихотомия это “спортсмены” и “добытчики”. Первые ловят рыбу, то есть мучают живую плоть, ради спортивного интереса. Пойманную рыбу они отпускают, если она не имеет смертельных травм, а если имеет, то отдают кошкам или выбрасывают. Очень редко они едят сами. Снаряжение и снасти “спортсмена” стоят столько, что можно купить от одной до нескольких тонн свежей рыбы. С крупными экземплярами рыб спортсмены часто фотографируются.
У второй группы, “добытчиков”, есть хотя бы какое-то оправдание своего садизма – они ловят рыбу не для того, чтобы помучать и отпустить, а для того, чтобы съесть. Добытчики забирают пойманную рыбу с собой, мелкую дают кошкам, среднюю сушат и вялят, а крупную жарят и коптят. В отличие от спортсменов, добытчикам гораздо реже изменяют жёны. В плане оценки мужских действий женщины устроены примерно одинаково: дрочение удочки ради спортивного интереса они подсознательно приравнивают к реальному онанизму, и теряют к такому мужчине уважение и интерес. Добытчик же, воздействуя на первобытные инстинкты женщины – отдаваться приносящему добычу, – принесённой рыбой поднимает свой авторитет.

Как я понимаю, любование природой – это отдельный процесс, созерцательный, без осязаемого материального результата; а добыча биологических ресурсов – другой процесс, работа на результат. Лучший результат в деле добычи рыбы даёт использование сетей. С удочкой можно потратить целый день, так ничего и не поймав, даже если вы опытный спортсмен. Это видно из отчётов о рыбалке на упомянутом выше форуме. Умело расставленные объячеивающие сети, с учётом местных особенностей, с правильно подобранным размером ячеи, всегда дадут отличный от нуля результат. За это, в общем-то, спортсмены и ненавидят “сеточников”.

Использование сетей для ловли рыбы у нас разрешается при наличии лицензии, которая стоит недорого. Сеть маркируют госорганы, и ловля происходит легально – артелями или индивидуальными рыбаками. Тем не менее, “спортсмены” ненавидят и таких, легальных, “сеточников” не меньше, чем работающих без лицензии. Особо активные не стесняются заявлять в открытом доступе, что портят любую попавшуюся им на их спортивном пути сеть, не разбираясь, легальная она или нелегальная. Да будь она даже нелегальной – кто тебе дал право чужую собственность портить, быдлан? Зови ментов, раз ты такой правильный, и пусть ищут хозяина сети.

В общем, заходить на рыболовные форумы я спокойно не могу. В фэйсбуке одни идиоты, политические в основном, в рыбацких клубах другие. Форумов рыболовов-сеточников как таковых нет, но есть youtube, где вам всё расскажут и покажут – как выбрать сеть, как её установить, как снять. И добавят: когда рыбнадзор будет покупать рыбу в магазине, тогда мы, быть может, откажемся от сетей. Почему рыбнадзору, чья функция вроде как сбережение ресурсов, хищническаяя добыча разрешена, а простым людям нет? В Кингиссепском районе, например, всю ловлю лосося держат силовики. Лосось заходит в Лугу из Финского залива на нерест. Осенью идёт продажа красной икры – прямо на предприятия приезжают, в администрации поселений, – и не барыги какие-нибудь, а сами менты, не стесняясь, продают икру. Я думаю, что “спортсмены” и прочие “правильные” рыболовы совершенно неверно понимают назначение сезонных, нерестовых, локальных и прочих запретов на вылов рыбы. Задача запретов – не сберегать ресурсы, а не мешать ловить тем, кому положено. А положено, естественно, не лошкам-спортсменам.

Думаю, вы поняли моё отношение к рыбной ловле и различным категориям её любителей. Вот и фото с последней рыбалки. Маленький голавлик – тот самый, на спиннинг; большие в ячею 40 мм.

О “коллекции семян Вавилова”, находящейся в ВИРе, вам должно быть известно из школьной программы. По крайней мере, про это было и есть в учебниках по биологии. Согласно общепринятой версии, выдающийся советский учёный Николай Иванович Вавилов собрал уникальную коллекцию семян культурных растений в ходе зарубежных и внутренних экспедиций.

Студентом-агрохимиком я бывал в ВИРе во второй половине 90-х. А библиотека ВАСХНИЛ, позже РАСХН, находящаяся рядом, требовалась мне до 2010-х годов. В ВИРе работал наш преподаватель Игорь Градиславович Лоскутов. Он показывал портреты сотрудников, погибших в блокаду. Там был портрет Георгия Карловича Крейера – отца другого преподавателя, заведующего кафедрой агрохимии СПбГУ, Клавдия Крейера. Видели мы и коллекцию семян – в металлических ящичках. Такие же ящички были у нас на кафедре – с семенами пшеницы, ячменя. Нас предупреждали, когда мы открывали ящички и смотрели на семена: смотрите, не ешьте их…

Надо понимать, что уровень школьного учебника биологии, или уровень готовящего учителей-биологов педвуза – это очень поверхностное знание. Биология – неточная наука, изобилующая постоянно оспариваемыми теориями. Некоторые вещи, будучи научно опровергнуты, продолжают оставаться в учебной программе десятки лет – потому, что носители опровергнутых теорий живы и влиятельны. Вы думаете, теория Дарвина общепринята в биологической науке? Совершенно нет, я добросовестно посещал спецкурс “Основы научного антидарвинизма”, который прописан у меня во вкладыше к бакалаврскому диплому аж два раза. Занятия были на кафедре ботаники во дворе Главного здания. По словам преподавателя, в лучшие времена на биофаке была и кафедра антидарвинизма. Поэтому меня не удивило, когда в магистратуре я услышал на занятии от преподавателя, будущего академика:

– Я считаю, что Вавилов вполне правильно был репрессирован, а коллекция семян нафиг никому не нужна.

Плюнуть в портрет Вавилова, всё же, было тогда примерно то же самое, что в советское время плюнуть в портрет Ленина – большое диссидентство. Для большинства биологов фигура Н.И.Вавилова чрезвычайно сакральна. В картине духовного мира стандартного биолога существует светлый ангел с крыльями – Николай Иванович Вавилов, и его антагонист, чёрный демон ада – Трофим Денисович Лысенко. Поэтому мы попросили преподавателя аргументировать.
Он рассказал о заграничных экспедициях Вавилова, организованных на золотые рубли, и это с конца 20-х по конец 30-х годов. Голодомор, как вы понимаете, был не только на Украине. Государство, спонсируя Вавилова, просило результатов – каких-нибудь новых сортов урожайных, новых технологий выращивания, например. Вавилов же вместо результатов много лет компостировал мозги, рассуждая о большой научной значимости собираемой им коллекции семян. Компостировал, пока государству это не надоело. Школа Вавилова не дала народному хозяйству ничего – ни нормальных новых сортов, ни технологий. Но была параллельная школа, которая эти результаты дала – и сорта, и агротехнические приёмы, и реальное повышение урожаев. Это была школа Трофима Денисовича Лысенко.

В смысле коллекции семян я начал сомневаться ещё до этого случая. Семена, получается, хранятся ради их генотипа. Семена непрерывно теряют всхожесть, значит, их надо постоянно пересевать. Но, при пересевании, тем более неоднократном, вряд ли можно сохранить неизменным генотип – он постоянно меняется, происходят мутации, ненаучно говоря – переопыление, взаимодействие растений с другими видами, горизонтальный перенос – в общем, пересеянные семена уже не те. А тем более, неоднократно пересеянные.

Если вы считаете, что сохраненная коллекция семян Вавилова как-то двинула вперёд отечественную селекцию и генетику после его смерти – изучите современное состояние российского семеноводства. Оно не в 90-х таким стало. Оно к 80-м уже безнадёжно отстало от мирового и деградировало. Лысенко умер в 1976-м году.

В 2009 году я был на семинаре, организованном семенным подразделением фирмы Syngenta. Докладчик с удовлетворением констатировал, что доля семян российской селекции составляет на рынке 3% (три процента). Иностранной селекции, стало быть, 97%, и тенденция в их пользу. Однако докладчику возразили, что заботливое правительство РФ приняло постановление, по которому через 3 года (стало быть, к 2012 году) иностранным производителям семян в России станет очень худо – за три года их планировали постепенно выдавить. На что докладчик, улыбаясь, ответил:
– Не беспокойтесь, через 3 года Syngenta Seeds будет российским производителем.

Как вы понимаете, в России выпускают технику Samsung или VAG, но изобрели и разработали её в Корее и Германии, например. В России не изобрели хороших семян, и коллекция ВИРа не помогла.

Если коллекция семян Вавилова была бы делом стоящим, её бы продублировали на Западе, а то и раньше Вавилова собрали бы. Но, как-то с этим кисло. Собрали лет десять назад коллекцию в Норвегии, в каком-то тоннеле что-ли, чтобы холодно. За счёт государства норвежского. Цель – просто сохранить гены на случай вселенских катаклизмов. Семена там не пересевают, а при необходимости меняют. Есть банк семян, по слухам, в США, в Колорадо, но какая его цель – всё смутно. Точно можно сказать, что при современных методах селекции значение таких коллекций небольшое. Если есть деньги – почему бы не побаловаться, не собрать коллекцию. А во время голода, да на золотые рубли – ну, как-то это…

И, конечно, если вы не знаете, то можете погуглить “подвиг 13 ленинградцев”. Умерли, но не съели коллекцию семян. Я не про умерших плохо сказать хочу, а про официальную пропаганду. Было даже интервью с выжившим сотрудником ВИРа, где его впрямую спрашивали – чего вы не съели коллекцию-то? А он отвечает – не знаю, мол, и пожимает плечами. Чего у биологов в достатке – так это трусости, вечной спутницы интеллигентности. Чего вы врёте то? Чего правду не скажете?

Не могли они съесть эту коллекцию. И плевать им было на Жданова, на Сталина, на советскую власть. Люди друг друга ели в блокаду, чего уж там, не до мыслей о Родине. Семена, которые закладываются на хранение без цели дальнейшего употребления в пищу, всегда протравливаются. Это сейчас фунгициды ещё туда-сюда, 3-й класс опасности, но и то, есть такие семена нельзя. А в 30-х годах фунгициды ртуть-органические были. Да кто бы сотрудников ВИРа спросил, если коллекцию можно было есть. Изъяли бы в фонд обороны, и всё. Не изъяли, потому что есть было нельзя.

Вот и всё, в общем, про коллекцию семян. Пшик, ложь, трусость, просаживание народных денег, мифотворчество, гнуснейшая пропаганда – и пока люди в этом не покаются, будет только хуже. Люди – это не только власть, а биологи тоже.

Когда я в детстве смотрел на взрослых людей, мне казалось, что они ведут себя очень странно и неправильно. Но я допускал, что они могут знать больше, чем я, поэтому так себя ведут.

С возрастом я понимал их всё меньше, а комплекс увеличивался всё больше – я считал, что не знаю чего-то, что знают другие, поэтому не могу объяснить их поведение.

Ясность и понимание начали появляться где-то после 35.

Большинство, абсолютное большинство взрослых – это придурки, больные люди. Вследствие родовых травм, вследствие недостатка лития в пище, просто наследственно – неважно, но это так. Их организация высшей нервной деятельности мало отличается от курицы. Им всё можно объяснить через телевизор, наиболее шизанутым – через независимые сми, и делать с ними что хочешь. Потому что они тупые. Так сложилось.